Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)
Шрифт:
Когда мы вернулись, я побежал в сад и долго плакал там под любимой моей шелковицей... Я плакал потому, что уезжал человек, который всегда был ласков со мной. "Какой он хороший мальчик, - не уставала повторять Махбуб-ханум.
– И какие глазки умные!..." И вот этот человек уезжал...
Легко, просто и даже весело мне было только с бедняками-кочевниками, приезжавшими к нам из Курдобы. (Любой и богатый, и бедный, приехав из Курдобы, останавливался у дедушки, так повелось давно и считалось совершенно естественным). Я остро реагировал на доброту и искренность. Когда Хайнамаз раз в неделю приезжал на базар,
За нашим домом на пустыре ежедневно проходили учения мусаватских солдат. Солдаты пели военные песни, почему-то казавшиеся мне печальными.
Несколько подростков организовали отряды из младших мальчиков, и, подражая солдатам, мальчишки строем ходили по улицам, распевая песни. Одним из таких отрядов командовал младший брат Махбуб-ханум Гулам, и мама попросила его принять в свой отряд меня.
Гулам зашел за мной утром, и мы пришла на окраину города, где я увидел множество мальчиков; разделившись на группы, они сидели на траве и пели песни.
Потом отдельно собрались командиры отрядов. Все они были богато одеты, но один выделялся особенно нарядной одеждой, По тому, как уважительно обращались с ним мальчики, я понял, что он пользуется особым авторитетом.
Гулам сказал мне, что подросток этот - сын последнего представителя великого рода Джаванширов, Гулам познакомил меня с другими командирами; все они оказались сыновьями беков. Не было среди них ни одного крестьянского сына или сына ремесленника...
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЯДИ НУРИ
От дяди Нури не было ни слуху, ни духу. Мой отец пытался разыскать его, бывая в разных местах, зато дедушка Байрам не проявлял никакого интереса к судьбе сына. "И это называется мужчина!...
– негодовала бабушка Фатьма.
– Пропал такой сын, а он и в ус не дует!..."
Я каждый раз удивлялся, слыша, с каким восторгом произносит она эти слова: "такой сын". Ведь дядя Нури так мучил бабушку Фатьму!... А бабушка и думать забыла об обидах. Трижды в день совершала она намаз, прося милости у аллаха, заклиная его вернуть ей сына целым и невредимым.
"Зря ты маешься, - говорил ей папа.
– Твоего сына мертвым в мельницу запусти, живым оттуда выскочит!".
Бабушка затягивалась папиросой, бросала на папу косой, сердитый взгляд и ничего не отвечала.
Я был у дедушки, когда вбежал слуга и потребовал у бабушки Фатьмы подарок за добрую весть.
– Нури-ага приехал! Сидит у Ягут-ханум!...
Бедная бабушка совсем растерялась от неожиданности.
– А он как... не болен?
– только и вымолвила она.
– Какое болен!... Жив-здоров, смотрит соколом!
Дяди я побаивался, смущался в его присутствии, но сейчас я стремглав побежал домой. Дядя Нури сидел на веранде в войлочной тюбетейке, которые носят иранские гачаки, в иранской чохе и пил чай.
Мама наказала мне никому не рассказывать о приезде дяди. Я очень удивился этому, но как всегда не посмел расспрашивать.
... Дядя Нури целый месяц потом рассказывал разным людям о своих
Напившись чаю, дядя Нури съел плов с цыпленком, душистую довгу и, довольно поглядывая на стаканчик с хорошо заваренным чаем, начал этот рассказ. Не спеша, чтобы продлить удовольствие.
– Мы с Алаем получили в Баку винтовки для наших частей и сразу решили их загнать: отвезем в Иран и продадим курдам тамошним. Как раз подвернулся туркмен-контрабандист, у него была большая лодка, и он уверял, что доставить и продать курдам оружие - плевое дело.
В море вышли ночью: мы с Алаем и трое туркмен: тот, с которым мы договорились, и два его товарища - молодой и постарше, поджарый, длинный. Все шло гладко, и когда мы оказались в открытом морс, я достал две бутылки водки, закуску и предложил выпить. Молодые сразу же согласились, а тот, постарше, отвернулся. Потом, ничего, подсел... Но он мне сразу показался подозрительным, уж больно часто поглядывал на наши золотые газыри...
Выпили, забрало меня, и так захотелось в морду ему съездить: мою водку пьет и на меня же глядеть не хочет. "Чего молчишь?
– говорю ему.
– Не с кем-нибудь сидишь, с офицерами!". А он только щурится, опрокинул в рот рюмку и встал.
– Ай-яй, какой непочтительный!
– папа усмехнулся.
– Ну, ничего, я ему показал непочтительность! Ты дальше слушай! Достаю еще две бутылки вина, зову его. Отказался. "Вина, говорит, не пью".
Ладно, плывем дальше. Уже светлеть начало. Алая сморило, заснул, а у меня сна ни в одном глазу - вы же знаете, водка меня не берет. Но лежу на спине, глаза закрыты, мысли все такие приятные: как деньги будем тратить в Тегеране. Вдруг смотрю, пожилой подходит к нам, наклоняется... Алай храпит, я тоже похрапывать начал - для вида.
"Готовы, - говорит туркмен, - дрыхнут. Нажрались..." Молодые давай с ним спорить, не надо, мол, а тот их подначивает: испугались, мямли. А главное, говорит: "У вора украсть не грех". Это он про меня сказал - "вор", представляешь?!
Я весь даже содрогнулся от негодования: назвать вором нашего дядю Нури!...
– Конечно, кровь в голову ударила. Но сдержался, молчу. "Ты лучше погляди, - говорит, - какое у белесого кольцо! Бриллиант рублей на пятьсот! А в чемоданах..." Молодой не ответил. Я тихонько руку на револьвер, а сам накрапываю!... "Не надо, - говорит молодой, - подлость это!" - "Что подлость?! Отправить в ад двоих бекских выродков?! Ладно, сиди, я сам справлюсь!" И шагнул ко мне. Молодой кричит: "Не смей!" Ну тут я потянулся, зевнул.
– "О-о, утро уже?... Заспались мы..."
Туркмены молчат.
Проснулся Алай. Я ему по-французски: "Не спускай руку с револьвера". "А что такое?" - "Вот этот, длинный, решил нас убить". Мы как раз проходили мимо острова. "Можно до него доплыть?" - это я у пожилого спрашиваю. "Ребенок доплывет!" - "Ну и плыви!" - схватил его сзади и выбросил за борт... И сразу к тем: "Руки вверх!" Алай тоже наган на них. А тот, в воде, к лодке плывет. "Поворачивай, - кричу.
– Застрелю, как бешеного пса!... Во сне решил прикончить, подлюга!"