Не оглядывайся вперед
Шрифт:
– Всё сначала пешком, – покивал Марк Борисович. – Потом трамвай. Автобус. Потом метро… Когда-нибудь под нашим Американским поселком под землей ездить будут. На работу. С работы.
– Ты скажешь, Марк! – возмутилась Пелагея Петровна. – У нас в Горьком – метро? Москва, что ли?
– Я вам не рассказывала… – сомневаясь, говорить или нет, начала Ляля… – как эта комната… девятиметровка… на автозаводе нам досталась?.. Уже Володьке со дня на день родиться – меня и научил… один хороший человек… из тех, что распределением жилья занимались: ты, говорит, в комнате общежитской запрись (а нас пять девчат в комнате жило – в комнате с тремя балкончиками над кафе «Весна»: помните фото – мы с балкончика демонстрации машем?..),
– Мир не без добрых людей, – заключил Марк Борисович. – Спасибо ему. Тому, кто тебя научил запереться.
Пелагея Петровна задумалась о своем…
1967
Горьковский «Автозаводец».
Пелагея Петровна надевает очки.
Статья о детсадовской воспитательнице Римме Кудис:
«Был в группе такой мальчик Костя Алов…»
Это же Гарика сын!..
«Непоседа. В Риммином дневнике я читаю: “И чего на Костю все обижаются! Ведь мальчишка-то умный. Пусть дерется, ругается, хитрит, но зато умница какая! Вот именно из озорников можно кое-что сделать. А что толку от тихони? Так вся жизнь и пройдет потихоньку. Он и озорует потому, что энергии много, потому, что жизнь пробует со всех сторон”.
Не сразу удалось завоевать ей доверие мальчика. По вечерам Римма делала записи в дневнике, все тщательно анализировала. Она открывала нового Костю: “Сегодня смотрела, как Костя, всеобщая гроза, шел домой с дедушкой. Только что дрался, носился по участку, а тут вдруг притих. Дедушка тихонько рассказывал ему про какую-то букашку. Глазенки у мальчика блестели. Отрекомендовали мне его как драчуна, а оказывается, душа-то есть! И какая!”
Новый Костя был очень добрым, наблюдательным. Однажды шел дождь. Мальчуган шлепал прямо по лужам. Другой бы сердито прикрикнул. А Римма просто спросила: почему он идет по лужам? Костя неожиданно сказал: “А я по облакам иду, а не по лужам”.
В этом году Костя пошел в первый класс. Часто приходит к Римме Дмитриевне, вытаскивает тетради, рассказывает о школе».
Дочитав… Пелагея Петровна задумалась…
Весь в отца (Гарик теперь слесарит в цехе крепежа и прессформ).
Эта его, Гарика, записка: «Мама, вставай, уже 7 часов»… Этот его перевод в школе на уроке английского: «Здорово, Том! Айда в кино!»… Падение еще на Американском с подоконника второго этажа головой вниз – прямо в бочку с водой (счастливчик)… Веселый проход по поселку в майке под снегом… Тяга к плохой компании, к рюмке, к юбкам… И общая любовь всех, кто его знает: в бассейне в последние годы его плавания вся трибуна кричала: «Лысый, жми!» (брил для скорости голову)… «На юге много бабочков, много червячкей…»
Пелагея Петровна выглянула в окно с четвертого этажа квартиры, по возвращении из Китая полученной Марком Борисовичем:
– Стасик! А ты что домой не идешь? Что ты там сидишь на скамейке?
– Да я уже два часа тебе в дверь стучу!..
Ох, эта ее глухота…
1974
Марк еще работает.
Она свое отработала.
Лялю не видела целый век. Внук Владимир в Минске кончил школу с медалью. Поступает в спортивный институт. Легкоатлет-перворазрядник.
С Маяком тоже теперь видятся редко. Маяк с женой и сыновьями – 16-летним Петром и почти 6-летним Сашей – теперь бригадир, инструментальщик самого высокого класса на Тольяттинском автозаводе! С ГАЗа не хотели отпускать, но предложить то, что предложили на ВАЗе (должность, жилищные условия, зарплата), не смогли. Пишет: когда на ГАЗе двести рублей зарплатных раз в год набегало, то в Самаре (он так называет: Самара) у всех зарплата по двести рублей
Гарик – слесарь-инструментальщик.
Стасик – инженер (второй из детей с высшим образованием), работает начальником технолого-конструкторского бюро на ГАЗе, живет с ними, с родителями (пока)…
Все это Пелагея Петровна рассказывает сестрам Валентине и Александре за столом в Грозном, на Десятой линии Катаямы…
У сестер новостей мало. Пелагее кажется: и не уезжала. Тихая размеренная жизнь. Как к себе домой, на неделю вернулась к своей реке, к горному воздуху…
– Поля, ты куда?.. Ты зачем эти тапочки надеваешь?..
Тапочки. «Вечные». На самом деле – другие. Вот в таких же полвека назад (больше…) в последний раз взобралась на свою гору. В семье так и звали: гора Пелагеи… Мягкие, облегающие ногу, на неслышной подошве, тапочки. Сшитые ею перед этой поездкой по образцу прежних…
***
Шаг по-прежнему, как ей кажется, легок.
Гора, помогая, сама понемногу опускает пейзаж за спиной.
Передохнуть…
Наполовину открывшийся вид…
Ничто никогда не открывается целиком. Как может открыться то, что связывает вот этот вид с деревенским шанхайским предместьем – связывает два этих вида в открывающуюся панораму улочки с Храмом Христа спасителя по правую руку, Пушкинским музеем по левую и Кремлем впереди?.. В 31-ом Храм взлетает на воздух… в окнах домов вылетают стекла… а шанхайско-кавказскую чету с белокурой девочкой на руках переносит на Волгу… Чего во всем этом больше – пространства или времени?.. Кормильцу семьи калечит руки, спасая от смерти в подмосковных снегах: жизнь, спасенная ценой довоенного голода… Сытая жизнь на чужбине уходит, как песок сквозь пальцы, из-за того, что у всей семьи (уже и у Марка) есть суровая родина…
Под ногами внизу – дорога…
Дорога… Перед глазами Пелагеи Петровны – дорога к Американскому поселку… На которую еще в Финскую сел наш истребитель… На которой летчик-фашист разбомбил грузовик с блокадными детьми, вывезенными из Ленинграда… По которой высоченный американский танк М-1, подойдя к поселку, башней посрывал провода, державшиеся на бетонных, высотой с двухэтажный дом, столбах, и, задев стену, чуть не въехал в ближайший дом (эти гигантские машины ломали по пути к фронту дороги и для сражения не годились)…
Где-то там, внизу – река…
Река… Вся ее жизнь – река… Бурлящий горный поток юности, молодости… Равнинная передышка и… бесконечная цепь водопадов: нужда, голод, война… Заболоченные годы чужбины и размеренное течение последних лет…
Вот и вершина!.. Ее, Пелагеи, место… Дрожь в ногах, одышка, усталость… Но это пройдет…
Она усаживается на «свое» место. Здесь, на горе, оно есть…
Она с Марком и дети – все на своих местах. Марк всю жизнь на чужбине, ставшей родиной, подарившей детей и внуков… Хохотушке-певунье-танцорше Ляле в одиночку пришлось поднимать сына (муж болеет, не работает). Доверчивая в детстве… несмотря на знание о родном отце, всегда считавшая и считающая Марка своим единственным папой… открытая с детства к людям… после всего, что ей пришлось вынести, в последнее время сторонящаяся этих самых людей… Маяк, золотые руки, в бескорыстном служении семье и делу все жестче все критикующий – и началось, может быть, даже не с Китая, а с вынужденного отказа от высшего образования. Но, при этом, какая от него исходит доброжелательность! – когда он на кухне, рядом, все получается еще вкуснее… Гарик, душа компании и весельчак, гулена… Стасик, робость к женщинам скрывающий под «сильным чувством»… только, кажется, было б к кому…