Не от мира сего 2

Бруссуев Александр Михайлович

Запах, еще не совсем выветрившийся с гигантского по размерам меха, должен был послужить средством устрашения, а прочее он взял просто так, без всякой идеи.

Меж тем "волки" пошли в очередную атаку. Скорее, это был самый отчаянный штурм. Внезапно появившись от леса, они целым косяком устремились к лагерю людей. Впереди неслись два зверя, остальные располагались по две-три твари сзади. Их стратегия была очевидна: задавить мощным наскоком, чтобы люди не успели отразить удар, а далее — по сценарию: рви-круши.

"Фенриры"

мчались во всю свою прыть, первые несколько отклонились от прямой линии броска, потому что увидели торчащие им навстречу заостренные колья. Вся стая дисциплинированно повторила движение лидеров. Но тут Илейко развернул свою шкуру в месте очевидной бреши, куда, без всякого сомнения, стремились звери. Точнее, конечно, не то, чтобы свою, а вовсе медвежью, а Мишка, видя такое дело, попытался с помощью не до конца утраченных лешачьих штучек усилить довольно слабый запах некогда грозного зверя.

Первые "волки", хоть они и были обуяны боевым задором, но вожаками не были. Куда поставили, там и бежали. Однако видимо, и у них в Нави запахи носили информативную особенность. А тут в ноздри ударил аромат чего-то опасного, плотоядного и злобного. Поневоле пришлось чуть сбавить прыть, чтобы оценить степень угрозы. Но бегущие позади к этому были не готовы. В самом деле, это только селедки в косяке одновременно меняют направление своего движения — у них для этого есть такие вот загадочные навыки.

"Волки" о селедках никогда не слышали, поэтому получилась некая куча-мала. А выскочивший в контратаку Пермя сломал свое рукотворное копье о чей-то бок, причем изрядная часть кола так и осталась в звериной утробе. Твари разделились на две неравные группы, объединенные свалкой: одна — визжала и скулила, другая — рычала и злобно подвывала.

— Пошли вон, шченки! — во всю мощь своих легких заорал Илейко, потрясывая, как знаменем, медвежьей шкурой.

Его слова оказались поняты — звери один за другим ускакали в лес.

— Ну вот, еще одну атаку отбили, — Пермя вытер тыльной стороной ладони пот. — А ты это хорошо придумал внести замешательство!

— Да как-то само по себе получилось, — ответил Илейко, сворачивая шкуру. — Больше, наверно, не прокатит. Слушайте, а, может, яму выкопаем на пути их движения?

— Ну да, — криво усмехнулся Мишка. — И все эти "волки" попрыгают туда, как бараны.

Из леса донеслось суровое рявканье, а потом звуки звериной драки, которые вскорости переросли в визг, оборвавшийся бульканьем.

— Вожак подавляет бунт, — кивнул головой в сторону затихшего шума Хийси. — Итого: минус три твари.

— Поодиночке нам их до Педрун-пяйвя не истребить, — сказал Илейко. — Надо что-то придумывать.

— Дров хватит на одну ночь, — заметил Пермя. — Да и то, если сейчас сильно топить не будем, да какой-нибудь дождь не соберется.

Все посмотрели в небо, но утро на Севере никогда не служило показателем, какой будет остальной день. Искать

спасение на островке, где коротает время Зараза, тоже выходом не являлось. Запершись там, они теряли всякую возможность для маневра.

— Теперь нам надо убить хотя бы одну тварь, — сказал Васильич. — Мы показали, что не боимся их, представили доказательства, что не слабее. Дело за следующим: доказать, что мы сильнее.

— Тогда надо вожака валить, — вероятно, соглашаясь, добавил леший.

Илейко понимал, что каждый "Фенрир" — какое-то смутное отражение проклятых Золотым Идолом викингов. Если бы удалось заставить этих зверей вспомнить о былой человеческой сути, раздвоить сознание, внести сумятицу в оценку поступков — вот тогда бы появился им всем шанс разойтись краями. Пока же у них имеется вожак, как и положено в любой стае, и смысл дальнейшего существования — порвать людей, способных овладеть бесполезными для их самих сокровищами.

Пусть бы они все шли к тому месту, где попрятали свои богатства, их бы и охраняли. Если бы культя (от слова kulta — золото, в переводе, примечание автора) Истукана была так важна, вот бы и паслись рядом. Должен же быть способ достучаться до их подсознания, tynka (обрубок, в переводе, примечание автора) пальца Золотой Бабы — гораздо важнее, чем жизни трех путников.

— Ладно, будем думать, — сказал Пермя. — Пока добуду еще немного дров. Если что, дайте мне знать.

— Что — что? — спросил лив.

— Ну, звери появятся, — ответил Наследник и пошел к ближайшим деревьям.

Илейко стал караулить с одной стороны, леший — с другой. И все равно проглядели.

Откуда взялся этот "Фенрир" — неизвестно. Словно из-под земли вырос. Огромный, стремительный, одним прыжком достиг ничего не подозревающего Пермю и сбил его с ног, подминая под себя. Все произошло в один момент, никто из караульных даже крикнуть предостережение не успел.

Позднее Илейко никак не мог вспомнить свои ощущения и переживания. "Волк" ударил грудью Васильича — лив отскочил к своему имуществу. Зверь извернулся обратно и открыл чудовищную пасть — молот Тора после короткого взмаха полетел в тварь. Дикая боль в левой руке заставила содрогнуться все тело. Мишка с деревянным копьем наперевес оказался у поверженного под огромной тушей Наследника.

Отметив, что Пермя поднялся на ноги, и они вдвоем бегут обратно, волоча за собой за хвост неподвижного "Фенрира", в боку которого покачивается кол, Илейко позволил себе сунуть обожжённую кисть левой руки в воды озера. Вой десятка глоток разорвал воздух. Но это была уже не агрессивная песнь, а удивленная и даже испуганная. Вот какие интересные штуки выкидывает сознание, когда время останавливается — начинаешь понимать оттенки волчьих рулад.

9. Зеркало, которое не треснуло.