Не от мира сего-3
Шрифт:
Садко с друзьями разбили маленький лагерь на том скальном выступе, близ которого и располагалась знаковая для перемещения пещера. Отсюда и церковные корабли были видны, как на ладони, вот только сгустившаяся темнота и низкая облачность снизили видимость до нуля. Внизу разгорелись костры, четко обозначив места, где коротали ночь караульные, либо просто застигнутые мраком пастухи.
— Странно, — заметил Дюк. — На судах будто бы ни одной свечи не зажгли, сидят в потемках.
— Так в трюме свет, должно быть, — пожал плечами Василий. — Сквозь борта и не пробивается.
— В такую-то духоту,
Василий рассказал Садку, что весть о пропаже его флота достигла Новгорода, отчего сразу же была снаряжена поисковая экспедиция, ведомая воеводой Добрышей Никитичем. Музыкант усомнился: как так могло быть, если все его корабли были в полном порядке, никто их не беспокоил и особо не интересовался их планами? Откуда тогда вести? Причем, поступили они, видать, заранее, когда дело торговое было в самом разгаре, и о возвращении домой никто особо не помышлял. Странно это.
— А кто замутил все эти слухи? — поинтересовался он.
— Так князь этот, как его там — Владимир! — ответил Васька.
— Ай, да Вова! Ай да сукин сын! — прищелкнул языком Садко. — И Добрышу с города убрал, и мои резервы под себя подмять хочет. А что же этот Ярицслэйвов отпрыск, Александр?
— Так ничего, — пожал плечами Буслай. — После того, как он откупился и вновь в город пришел, тихо себя ведет. Я с ним ни разу даже не встретился.
— Замыслил что-то, негодяй, — сказал музыкант. — Человек, убивший Фому Толстого ради своего величия, вряд ли перевоспитается.
— Может и так, — согласился Василий. — Новгород — не Европа, пересечемся обязательно. А там и посмотрим.
Садко поведал о своих приключениях, только вскользь упомянув о роли в них Морского Царя. Но этого упоминания хватило, чтобы Стефан задумался: много совпадений с предсказаниями вождя рутенов — и знакомого встретил, и народ здесь живет однокоренной. В смысле — родственный.
— А с этим Морским Царем встретиться-то можно? — спросил он.
— Отчего же нельзя, — пожал плечами музыкант. — На встречу он всегда готов, вот только был бы от этого толк!
Спать почему-то не хотелось, темнота вокруг казалась осязаемой и покалывала открытую кожу, словно иголками. Садко бы не удивился, если бы на кончиках веток кустов зависли огни, как в памятную ночь на Готланде. Атмосфера была какой-то, если не гнетущей, то угнетающей — это точно.
— Беспокоит меня судьба этих гуанчей, — внезапно сказал он. — Обособившись в этих краях, они напрочь от мира реалий оторвались. Ни войны, ни зимы, продуктов навалом — как развиваться?
— Духовно, — улыбнулся Дюк.
— Ага, оно и видно, — тоже изобразил улыбку Буслай. — Полуголые ходят, железо не плавят, полная свобода.
— Так это же хорошо, — отреагировал Стефан.
— Хорошо то, что хорошо кончается, — заметил Садко. — Конечно, истинная Вера у них присутствует без всякого влияния обстоятельств. Вот только это делает
— Перед кем? — удивился Дюк.
— А перед этими, — музыкант кивнул себе за спину, где в невидимом море покачивались на волнах невидимые корабли. — Гуанчи свободны, потому что каждый из них индивидуален, живет по Заповедям, понимая, что наказать его могут только после смерти — обратят в хахо, и сиди истуканом до страшного суда. А Меур этот и его прихвостень Бетенкур строят свое государство. Причем логика у них проста: государство — тоже Бог, и единственный долг каждого человека — это служение через государство Богу. Власть в государстве — абсолютный разум, любой индивид может обрести свободу, только преклоняясь перед властью государства и беспрекословно подчиняясь ему [178] . Отсюда и насилие над себе подобными, не говоря уже про народ, отличный от них.
178
по Гегелю «Движение Бога через историю», (примечание автора)
— Думаешь, без драки не обойтись? — спросил Стефан.
— Думаю, без войны не обойтись, — ответил Садко.
Снизу сразу с нескольких мест раздались исполненные боли крики, переходящие в стоны. У костров заметались тени, сопровождаемые звяканьем железа и звуками глухих ударов.
Садко и его товарищи вскочили на ноги, схватившись за оружие: надо бежать на помощь — но куда? Вслушиваясь в захлебывающуюся страданием темноту, они бессильно кусали себе губы, ожидая, что и к ним сейчас ворвутся вооруженные люди, чтобы резать, чтобы убивать. Но прибежал Эйно Пирхонен с подбитым глазом и каким-то кистенем в руках, отсвечивающим в свете гаснущего костра черной кровью.
— Братцы, — сказал он. — Война.
И рухнул замертво.
14. Война
Конечно, это преувеличение. Не то, что война, а то, что Эйно Пирхонен рухнул замертво.
Он вообще остался стоять на ногах, просто странно оскалился и облокотился о скалу. Сбруя на спине оказалась порезанной в нескольких местах, так что некоторые ремни свисали, словно безжизненные щупальца. Все почему-то смотрели только на эти ремни.
— Они напали со всех сторон одновременно, — наконец, сказал гуанча.
Звуки криков и бряцанье постепенно стихли. Осталась только темнота, да кое-где плакали женщины и дети.
— Это была вылазка, — проговорил Стефан, все еще сжимающий в руках меч. — Они уже отошли.
— Куда? — спросил Садко.
— А вон туда, — показал пальцем на берег Буслай.
Установленное еще днем распятие горело, как ориентир.
Люди Меура, едва только сгустилась тьма, высадились на берег на маленьких лодчонках, перевязав для бесшумности все свое военное железо тряпками. Костер на берегу служил маяком. Прочие костры — целями. Все караульные гуанчи были вырезаны без малейшего лишнего звука — свое ремесло инквизиторы знали хорошо. Пройти по единственной дороге к селению, даже не разжигая для этого дела факелов, было несложно. Животные и люди утоптали ее до состояния твердого каменного покрытия.