Не от мира сего-3
Шрифт:
Он был очень осторожен, к тому же начало смеркаться, так что запросто можно слиться со скалами. Где-то там, в недрах соседнего острова, Морской Царь заканчивает последние моменты на этой земле, совсем скоро уйдет и запечатает за собой путь. Когда человек умирает, он, считается, идет на свет. Не в смысле — на тот свет, а к чему-то яркому, призывно блистающему, манящему — к тому еще свету. Здесь же гуанчи держат путь на колокольный звон. Им, конечно, виднее, куда идти. Жаль, что не удастся попрощаться с Царем и Эйно Пирхоненом, ну так уж судьба сложилась.
Около пещеры никто огня не разжег, значит, и охраны не должно быть никакой. Тем не менее, Илейко затаился
И дошел бы, конечно, да вот на тропке, что вела к нему, какой-то подлец упрятал веревку, хитроумным образом связанную с крупной сетью, какую для ловли слонов, наверно, используют. Она стеганула Илейку по лицу, запутала ноги и чуть не запутала руки. Пока он ожесточенно пилил скрамасаксом дырку для головы и плеч, откуда-то набежала ватага вонючих солдат. Каждый норовил ударить по полузакрытому сеткой телу — кто ногой, кто дубиной, а кто плашмя мечом. Живым, гады, взять удумали.
Лив старался на эти удары не реагировать, продолжал резать свое узилище. Мысль о том, считается такое положение битвой, либо просто несчастным случаем, почему-то крутилась в голове, как волчок. По прогнозам специалистов, смерть в бою ему не страшна. Вот насчет прочих моментов было ясно не до конца.
Илейко, почувствовав, что плечи свободны, хватанул ножом чью-то прилетевшую ступню, бросил взвывшее от боли тело на себя, как щит, и полез из сети, шевеля кожей, как змея. Он бы не смог повторить, пожалуй, еще раз такого фокуса: без помощи рук и, практически — ног, ползти по земле, неся на себе, вдобавок чужое извивающееся тело.
Град ударов тем временем иссяк, как по команде. В самом деле, своего, что ли бить?
Илейко отбросил чужака и, опять же, удивляя себя, прыгнул на ноги, оттолкнувшись спиной.
Полумрак и некоторая скученность противников играла ему на руку — на ту, в которую он прихватил чью-то зазевавшуюся дубину. Полный оборот, проделанный им, пожалуй, был лишним. Трое или четверо врагов повалились кеглями, отозвавшись в дубине смачными ударами, остальные присели, либо отступили.
Чтобы поднять вывалившийся у хозяина чужой меч, пришлось бросить эту увесистую палку, совершить кувырок и на подъеме уже ударить вбок, в чьи-то не успевшие поджаться ноги. Ноги взвыли и отделились от прочего неприятельского тела. Илейко попытался развить успех, бросившись в атаку, бешено вращая мечом. Получилось хорошо, еще парочка парней, недостаточно расторопных, стала брызгать кровью из горла. Прочие, рассредоточенные по арене боя, пребывали в некоторой неуверенности: беснующийся человек, метался между ними, не позволяя занять позицию для удара возмездия.
Илейко было жизненно необходимо обезопасить себе спину: прижаться к скалам, либо встать так, чтоб никого сзади не подразумевалось. Он нанес мечом еще один укол себе за плечо, отразил ответный выпад кого-то скрамасаксом и попятился назад. Все, за ним только темнота, в этом удалось достичь успеха. Вот только почему-то левая половина тела взмокла сильнее правой. Наверно, потому что не удалось нормально отбить вражеский удар. Почему такое произошло? Потому что левая рука, оказывается, не шевелится, висит плеткой и даже скрамасакс уронила.
Илейко внес поправку, делая основной ударной силой правую конечность.
Вообще-то любой бой с применением физической силы, будь то на кулаках, будь —
Илейко выбрал отступление, потому что убежать не получалось — враги постоянно норовили прокрасться сбоку за спину. Он отмахивался мечом, лягался, а однажды даже кусался и все время пятился. То, что он устал — было неправильным. Лив смертельно устал, но старался не заострять на этом своего внимания. Вообще-то никакого внимания у него уже не было, ни мыслей, ни чувств, только инстинкты, упирающиеся в характер.
Когда Илейко спиной ощутил твердую преграду для дальнейшего продвижения назад, то каким-то образом понял, что дошел до креста. Как ни странно это принесло некое облегчение. Может быть, когда чувствуешь поддержку изначальной, истинной Веры, то душе делается легко. Или потому, что неприятель сделал паузу в своих рьяных попытках зарезать стойкого бородатого дядьку, выкосившего у них уже половину людей, приплывших на корабле.
Инквизиторы, совещаясь отрывистым лаем — нормально говорить у них уже не получалось — склонялись вызвать помощь в лице лучника. Но для вызова требовался доброволец, а прочим предстояло дальше возиться с непокорным туземцем. Добровольцем вызвался каждый.
Илейко не позволил себе продолжительного отдыха, потеря крови способствовала потере сил. Он опять ринулся на врагов, смахнул одному, повернувшемуся спиной к кресту, голову с плеч — вероятно, это был самый горячий сторонник сделаться гонцом за лучником. А дальше нога у него поскользнулась, вероятно, в излитой фонтаном из обезглавленного тела крови, и Илейко упал, выставив перед собой меч. Сразу несколько обрушившихся на его оружие клинков высекли сноп искр.
Потом же на землю свалился один инквизитор, за ним — другой, третий. Лив, воспользовавшись этим, поднялся на колени, все еще обороняясь кривым иззубренным мечом. Но на него уже никто не обращал внимания. Враги, угадываемые в сумерках по гортанным крикам и смутным низкорослым силуэтам, падали друг за другом, словно у них случился мор. И имя тому мору было Эйно Пирхонен.
17. Пасха
Илейко встал на ноги и понял, что равновесие удержать получается с трудом. Из темноты вокруг раздавались слабые стоны.
— Над землей бушуют травы, Облака плывут кудрявы. И одно — вон то, что справа — это я. Это я, и нам не надо славы. Мне и тем, плывущим рядом, Нам бы жить — и вся награда Но нельзя, [184]— сказал лив почти шепотом. Он не понимал, почему, вдруг, все так закончилось. Наверно, потому что умер вопреки предсказаниям.
184
А. Егоров, «Выпускникам 41», (примечание автора)