Не отпускай мою руку
Шрифт:
Жан-Жак не сдается. Он сует под нос Рене фляжку с ромом.
— Попробуй, кретин… Сорок девять градусов. Достаточно купить коробку с вкладышем, три литра рома в пластиковом мешке с вмонтированным краником, и самому наполнять свою фляжку… Последнее изобретение, чтобы спаивать толпу…
Он встает и двигает руками, как пьяный кукловод.
— Друзья мои, либеральная глобализация дергает островитян словно паяцев, за две нитки, по одной в каждом кармане. Фляжка и мобильный телефон.
Рене тупо хлопает себя по карманам джинсов.
— И мне на это наплевать, — вопит Жан-Жак. — В высшей степени. Вот выйдем играть в шары, и, пока все реюньонские
И, словно подчеркивая сказанное, Жан-Жак вскидывает руку с пивом. Рене, которого все это не убеждает, заливается смехом. Тоже хватает стакан с ромом и тянется к Жан-Жаку.
Чтобы с ним чокнуться.
Пытаясь изобразить провансальский акцент, говорит:
— Да ладно тебе, дурачок, мы вполне можем поладить…
Жан-Жак безрадостно смотрит на него.
— Не разговаривай со мной как с марсельским игроком, меня это…
— Да ты подумай, балда… Я тебе предлагаю помирить ром и пиво…
Жан-Жак скептически смотрит на свое пиво.
Рене торжествует:
— А как называется главная улица Марселя?
И сам дает разгадку своей шарады. В самом деле, первая часть ее названия — Канебьер — означает сахарный тростник, из которого делают ром, вторая — пиво. [18]
18
Название одной из главных улиц Марселя, Канебьер (Canebiere), пишется и воспринимается на слух почти так же, как сочетание слов canne (франц.) — сахарный тростник и biere (франц.) — пиво.
Кристос хохочет так, что чудом не падает вместе со своим пластиковым стулом.
Жан-Жак вздыхает. Оскорбленный до предела.
— Ну знаешь, Рене, — комментирует Стефано, подойдя к ним с новой порцией самсы, — это уж ты загнул.
12 ч. 01 мин.
— Кевин, там мертвец! Точно мертвец!
— Не валяй дурака, Рональдо! Давай живо подбери мой мяч и возвращайся… Не тяни время…
— Кевин, я не валяю дурака. Говорю тебе, там покойник, на камнях. И крабы его наполовину слопали.
12 ч. 05 мин.
Жан-Жак снова уткнулся в местную газету, всем своим видом показывая, что шутки друзей ему наскучили. Рене, запрокинув голову, смотрит на облака, окутавшие вершину Маидо.
Кристос блаженствует. Ему эта атмосфера нескончаемой ярмарки не надоедает. И впрямь немного напоминает праздничную мешанину толпы на Канебьер; конечно, народу здесь куда меньше, зато солнце печет круглый год. Кристос уже не мог вытерпеть холодов. Убрать садовую мебель. Сложить дрова. Самому уйти в дом. Иногда придурки из метрополии спрашивают, не скучает ли он по временам года, не надоело ли ему видеть неизменно синее небо, деревья, с которых не опадают листья, закат в один и тот же час… Они уверяют, будто по-настоящему могут оценить весну лишь после трех месяцев ненастья, по-настоящему наслаждаться отпуском только тогда, когда машина из-под хмурого неба катит к мистралю…
Идиотизм.
Как будто необходимо состариться, чтобы научиться ценить уходящее время, и надо на неделю сесть на диету, чтобы хороший ужин показался вкуснее. Чего-то себя
Кристос подумал, что сам он, возможно, исключение из правил…
Как правило, французы не задерживаются на острове дольше чем на пять лет, они откладывают свои 53 процента надбавки к зарплате чиновника, вкладывают сбережения в местную недвижимость, чтобы не платить налогов (спасибо Бессону, Периссолю, Жирардену и прочим), а потом живенько в метрополию, чтобы купить там домик своей мечты в пригороде. Ради детишек, объясняют они. Учеба.
Ну ладно, что правда, то правда, у него-то детишек нет.
Один креол из бригады Сен-Бенуа как-то сказал, что Кристос напоминает ему Люсьена Кордье, в «Безупречной репутации» [19] его играл Филипп Нуаре. Сначала Кристос обозлился. А потом стал думать. Надо смотреть глубже… Нуаре скучает в своей африканской деревне, цинично наблюдает за жизнью в тропиках. Убивает всех мудаков… У него, Кристоса, все совсем наоборот. Он здесь счастлив, как младенец, как кошка, как румяный плод, висящий достаточно высоко для того, чтобы его слопали. Парень из Сен-Бенуа, наверное, сказал так, потому что завидовал, у них там, на побережье, в год выпадает до шести метров осадков в виде дождя. Мировой рекорд! А здесь, в Зорейленде, — ни капли!
19
Фильм Бертрана Тавернье, оригинальное название «Coup de torchon» (1981).
Он спокойно досидит до пенсии в этом маленьком раю, принадлежащем всем, а значит, отчасти и ему, на этом острове, который до XVII века был необитаемым. Никаких туземцев! Никто не может предъявить права на родную землю, потому что жил здесь раньше других; все мужчины и все женщины — в одной лодке, стоящей на якоре посреди Индийского океана.
Сложная иерархия — это само собой. Как на переполненном пассажирском судне… И зависть есть. Иногда мятежи.
Но никакого расизма!
Все в одной лодке, как…
Вот тут он и увидел через свои темные очки двух бегущих к нему мальчишек. Они размахивали руками как ненормальные. Да что это с ними?
Кристос сдвинул очки.
Черт!
Тот, что бежит впереди, мелкий, в майке, которая ему сильно велика, выглядит так, будто встретился с привидением. А второй орет во все горло:
— Это Роден! Это Роден!
Жан-Жак вскочил со стула.
— Роден? Что — Роден?
12 ч. 08 мин.
Кристос, задыхаясь, бежит по молу. Оба мальчишки мчатся в нескольких метрах впереди него. Жан-Жак пыхтит сзади. Рене кое-как идет, вернее сказать, ковыляет.
— Вот, это здесь!
Мол никак не кончается.
Это Роден.
Если бы не тридцатилетний опыт работы в бригаде Сен-Жиля, он бы не смог расшифровать это сообщение. В старой колониальной книге с картинками Кристос вычитал, что «креол по природе своей созерцатель». Роден — иллюстрация к этой книге. Роден с незапамятных времен целыми днями смотрел на горизонт со своего черного камня в конце мола, повернувшись спиной к острову, к порту, к барам, к ночным клубам, к автомобильной стоянке. И больше ничего не делал. Если все креолы — философы, то Родена можно считать Диогеном.