Не по сценарию
Шрифт:
– Спасибо.
– За что? – округляет глаза.
– За то, что всегда на моей стороне. И вообще… Ты так уверена в моей неотразимости, что я и сама начинаю в себя хоть немного верить.
– Ну а как иначе, Ась? Ты совершено необыкновенная! Слушай, а что там твоя Голливудская агентка? Молчит?
– Пока да.
– Эх! Знала бы я специфику их работы, так ты бы у меня уже давно у самого Спилберга снималась. А эти какие-то бездельники. Ты уж ее пни, что ли? Сколько можно сиськи мять? Где результат?!
– Я отослала еще несколько проб, – пожимаю плечами. –
– Ты понимаешь, о чем я!
– Хочешь от меня поскорее отделаться? – шучу, невинно хлопая глазами.
– Голливуд – это совершенно другой уровень! – не принимает моего паса Шурка, продолжая занудствовать.
– Может, в этом все и дело? Я просто до него недотягиваю, – развожу руками.
– Кто, ты?! Начинается. Вот что мне с тобой делать?!
– Выпей! Давай, Шур, чин-чин.
Бокалы со звоном чокаются. Я смеюсь.
– М-м-м! – чуть не давится Чуранова, вдруг кое о чем вспомнив. – Смотри, что у меня есть…
На стол ложатся два пригласительных на открытие столичного кинофестиваля.
– Круто, – тяну я без особой радости. – Пойдешь со мной?
– У меня есть свои. От конторы. Это для тебя и твоего спутника. – Чуранова игриво шевелит бровями.
– Серьезно? И кого же мне позвать? Сторожа киностудии? Или маминого дворецкого?
– Ой, вот только не прибедняйся!
– Да я серьезно. У меня в личном – полный штиль.
– Позови партнера по съемкам. Этого, как его? – Чуранова щелкает пальцами, – Борисова! Или Козлова.
– Хм… Даже не знаю.
– Еще неделя. Что-нибудь придумаешь, – отмахивается Шурка.
Но к нужному моменту я склоняюсь к мысли, что будет правильнее пойти с мамой. Почему? Да потому что я не хочу, чтобы присутствующий там Худяков подумал обо мне еще хуже. Нет, я ни на что не надеюсь, просто не хочу выглядеть ветреной в его глазах. Самодостаточной, сумевшей справиться без него – да. Счастливой. Но не ветреной.
– Какая же ты у меня! – восхищается мама, разглядывая нас в огромном зеркале.
– А ты у меня.
Обнимаю её за тонкую талию. Мы с ней как Инь и Ян. Она – хрупкая блондинка в шикарном черном платье из последней кутюрной коллекции Celin. Я – совершенно иной фактуры брюнетка в белоснежном винтажном наряде от того, еще настоящего Chanel. Поправляю изумительное бриллиантовое колье. Почему-то приходит запоздалая мысль, что продажа одного этого украшения помогла бы нам продержаться те первые, самые трудные месяцы. Но мне как-то даже в голову не пришло выставить на продажу фамильные драгоценности. Продать себя оказалось гораздо проще. Интересно, о чем это говорит? О том, что мне было так важно сохранить видимость благополучия в глазах общества, что ради этого я была готова на все?
Что ж. Если так, то с тех пор я здорово поумнела. Мне стоит быть благодарной Владу за урок. Пусть он и оказался таким жестоким.
– Надо ехать. Не то опоздаем на красную дорожку! И тогда зачем это все? – щебечет мама. Я улыбаюсь. За эти месяцы она несколько отошла, и я уже не переживаю за нее так, как раньше. Был период, когда я всерьез опасалась, как
В фотозоне мы с мамой надолго не задерживаемся. Все-таки после смерти папы не прошло еще и полгода. Мы хотим приобщиться к индустрии кино, а не нарваться на очередной поток осуждений. А еще, может, одним глазком увидеть его…
– Асия, повернись сюда, пожалуйста… И плечико вперед выставь. Отлично! – радуется в толпе один из фотографов. Машу рукой, а сама незаметно оглядываюсь. Внутри все дрожит. Почему-то только сейчас, Аллах, только сейчас в голову приходит вполне закономерная мысль, что Влад наверняка придет не один. И как будто специально, пока я не сумела как-то справиться с этим осознанием, он появляется на дорожке под руку с Симоновой. Толпа фотографов моментально переключается на вновь прибывших. Мы с мамой отходим, освобождая место.
– Пойдем, перекурим.
– Смеешься? Там Худой со своей плюс один. Это кто, кстати? – слышу разговор каких-то мужиков из аккредитованной на фестивале прессы.
– Ты че? Симонова. Не узнал? Ходит слух, что они вот-вот объявят о помолвке.
– Это случайно не из последнего рейтинга Форбса Симонова?
– Ага…
– Вот это повезло мужику – я понимаю. Она еще и симпотная.
Голоса отдаляются. У меня темнеет в глазах. Чудо, что не растягиваюсь на пороге театра – вот это были бы кадры!
Ч-черт. Что ж так больно-то? Что ж так… Аа-а-а!
Кто-то дергает меня за руку. Оборачиваюсь, часто моргая.
– Ты знала, что Владик встречается с этой ужасной женщиной? – шепчет мама.
– Угу…
– Кошмар! Тебе не кажется, что она чересчур вульгарная? Видела это платье? Похоже, оно держится на сосках.
– Ну, будем честны, там есть за что держаться, – истерично смеюсь и, заметив знакомых, бросаюсь обниматься. Что угодно, кто угодно… Лишь бы о них забыть.
Взгляд цепляется за собственное отражение в зеркальных панелях зала. Шеки пылают, глаза лихорадочно горят. Грудь интенсивно вздымается. Почему я думала, что выгляжу на все сто? Почему на фоне этой «чересчур вульгарной» женщины я кажусь себе серой мышью? И почему, мать его так, это действительно так больно?!
– Аська! Блин, смотрю – ты, нет… – звучит за спиной голос Басова. – Ты куда ломанулась-то?
– Да мы уже отфоткались. Не хотим мешать, – сиплю, каждым словом вспарывая тисками сжавшееся горло.
– А со мной? – улыбается на все тридцать два. – Ни одной фоточки ведь! Непорядок. Пойдем, а?
Глава 15
Асия
А что я теряю?
Одарив маму извиняющейся улыбкой, беру Тёму под руку. Если уж и давать повод для сплетен, то такой.