Не подпускай меня к себе
Шрифт:
— Ты что тупой? — бросает Штормов. — Я тебе не уличный шпана. Грязные штучки со мной не прокатят.
Егор ударяет парня ногой в челюсть.
— Я сказал, что два раза не повторяю, — он шмыгает носом. — Но это уже третий раз. Для особо тупых, — парень ударяет Сашу кулаком в лицо. — Никогда, — снова удар, — не подходи, — ещё один, — к Соне Розиной! — последний замах, и Малийский окончательно падает на землю. Боюсь даже представить, что творится у него с лицом…
Я облегчённо вздыхаю. Все мои худшие опасения испаряются, и я протираю лицо ладонями, забывая про макияж. Как
Я не успеваю убрать руки от лица, как слышу удар и железный звон, вскидываю голову. Матвей лежит на земле, а рядом с ним стоит один из парней. В его руке монтировка. Тут же мимо меня кто-то проносится, почти задевая моё плечо, и я наблюдаю за тем, как пятый парень, до этого прятавшийся за школой, подлетает к Егору и с размаху ударяет его битой по спине. Я вскрикиваю. Штормов падает на колени. Следующий удар заставляет его упасть на бок. Егор пытается перехватить биту, но парень с монтировкой заезжает ему по лицу ногой, затем по рёбрам, в живот. Егор группируется, и три последних удара приходятся ему по рукам и плечу.
— Хватит! — кричу я, срываясь с места. Оцепенение постепенно проходит — я толкаю парня с битой в спину, но он слишком мощный и крепкий. — Перестань! — одним движением руки он отталкивает меня, и я отшатываюсь. Каблук ломается, я падаю.
Егор пытается подняться, чтобы помочь мне, но ещё один удар ногой приходится ему в голову, и парень отключается. В это же время из-за угла появляются какие-то парни с параллельного класса.
— Эй! — кто-то кричит.
Всё перед глазами расплывается — я смотрю только на Штормова, который лежит на земле без сознания. Его когда-то белая рубашка покрыта чёрными пятнами и кровью. Я с трудом поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на то, как шайка Малийского, которую спугнули выпускники, ретируется куда-то за школу, и оказываюсь рядом с Егором.
Переворачиваю его на спину и с ужасом отшатываюсь, потому что его лицо всё в крови. Бровь, губа, кажется, нос.
— Егор, — хрипло зову я, но парень не отвечает. — Позвоните в скорую, — на выдохе прошу я, когда ребята подбегают к нам. — Боже, позвоните…
Я осекаюсь и смотрю на Матвея. Он лежит в паре метров от нас без сознания, и, кажется, у него пробита голова. С ужасом понимаю, что это всё моя вина. Из-за меня сюда пришёл Малийский, я втянула парней в это… Боже… Это всё я. Я…
***
— Ничего серьёзного, — говорит врач, поправляя белый халат.
Я стою в коридоре больницы, куда привезли недавно Егора с Матвеем, и смотрю через большое стекло на кровать, где без сознания лежит Штормов. К нему подключены приборы, и они мерно пикают, показывая его состояние. Рядом со мной стоит Сергей Петрович, отец Егора, который разговаривает с доктором. Я в это время неотрывно смотрю на парня, и мне чертовски хочется плакать. Напряжение, преследовавшее меня по пятам с момента появления Малийского, постепенно исчезает, оставляя только пустоту.
— Синяки, ссадины. Никаких переломов или сотрясения, —
Слышу, как Сергей Петрович облегчённо вздыхает.
— А вот со вторым парнишкой немного хуже, — доктор прокашливается. — У него сильное сотрясение. Небольшая трещина в затылке. Пока его состояние стабильно, но нужно подождать, пока он очнётся. Тогда можно уже точно говорить о последствиях.
— Спасибо, доктор, — говорит мужчина.
Я слышу шаги — врач уходит. Несколько секунд нас накрывает тишина, а затем тихие шаги добираются до меня и останавливаются рядом. Краем глаза я вижу, как Сергей Петрович встаёт справа от меня. Мы молча смотрим на Егора, который в этот момент лежит в постели, подключённый к приборам и к капельнице. Его лицо в синяках и ссадинах, самые проблемные места залеплены пластырем.
— Всё будет хорошо, — говорит его папа.
Я не отвечаю. Я смотрю на Штормова, но не вижу его, только кровать с белым одеялом и мерно дышащее тело. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мужчина снова начинает говорить.
— Я знаю, что вы любите друг друга, — тихо говорит он. — И я ничего не имею против тебя, Сонь. Ты хорошая девочка.
Я не хочу, чтобы Сергей Петрович продолжал, потому что прекрасно знаю, чем всё это закончится. Он вздыхает.
— Не пойми меня неправильно, — пауза, — но я думаю, что будет лучше, если вы расстанетесь. Ты его постоянно втягиваешь в какие-то неприятности. Сейчас с ним всё хорошо, но в следующий раз он может не отделаться просто ушибами. Если он получит серьёзную травму, ему придётся забыть о боксе. А ты знаешь, что бокс — это всё для него. И ты тоже. Он может пожертвовать боксом, ради тебя, а потом жалеть об этом всю жизнь. Не знаю, что с ним станет, если он лишится его. Он боец, ты это знаешь. Он по другому не умеет жить.
Я смотрю на Егора и не понимаю, что я чувствую. Мне кажется, что его отец обращается вовсе не ко мне.
— Я не могу тебе запрещать видеться с ним, — продолжает он. — Но я надеюсь, что ты поймёшь меня. Вы ещё дети, у вас всё впереди. Но если Егор сейчас лишится возможности заниматься боксом, это убьёт его. И даже ты не сможешь его спасти.
Я набираю в лёгкие воздух и медленно выдыхаю. Молчание давит, и я не знаю, стоит ли мне отвечать на слова мужчины или же лучше промолчать.
— Я знаю, — тихо говорю я.
Я вспоминаю, как Егора избивали, и пустота внутри меня увеличивается. Я с самого начала знала, чем это всё закончится, но просто не хотела это принимать. В тот момент, когда Малийский снова появился в моей жизни, я поняла, что это конец. Он не оставит меня в покое, пока не доберётся до Егора. Он не из тех, кто просто отступает. Он действует по принципу «не моё, значит, никто другой тоже не получит».
И Шторм тоже не отступится. Он будет защищать меня до последнего. Сергей Петрович прав — я постоянно втягиваю парня в неприятности, я причина того, почему он сейчас лежит в палате без сознания и почему у Матвея тяжёлая травма. Только я во всём этом виновата.