Не покидай
Шрифт:
– О Боже… - тут и королеву осенила страшная догадка.
– Вы трое… убили Эмму и Анри? Вы это сделали? И ты, лошадник? Ты взял этот ужас на себя… на душу свою?
Апельсиновая вода забулькала в горле Крадуса и фонтанчиком вырвалась из него:
– Что значит "я взял"? План был его… - и рукой, и подбородком указывал он на Канцлера.
– А сделали два висельника, которых так и так ждала петля за разбой. Ну а мы им жизнь пообещали… После-то все равно, конечно, повесили…
– "План был его"…-
– Да какая разница, если вы были "за", если плоды достались вам первому! Гуманист лошадиный! Твердил одно: пусть режут, пусть стреляют, лишь бы кони королевские уцелели…
– О чем вы, безумные?
– с перекошенным лицом подбегал к каждому, никого не минуя, вопрошал Канцлер.
– Зачем это ворошить? Кому это выгодно?!
Но король на свояка не реагировал; его свояченица завела:
– Нет уж, раз она про коней начала - пусть договаривает! Один из этих скакунов - да, мною сбереженных, мною!
– вынес оттуда и сам доставил во дворец мальца, несмышленыша…
– …который потом неделю метался в жару… - на полуфразе подхватила очень бледная Флора, - душа его маленькая просилась на небо, к маме…
– Но встал же он - и ничего плохого, к счастью, не помнил. Начисто!
– Крадус будто не понимал, о чем горевать: потом-то все в норму пришло…
– Да… И начисто потерял речь. Ни в пять лет не заговорил, ни в семь, ни… - королева откровенно плакала.
– Заговорил зато сегодня - чего ж рыдать? Радоваться надо…
От омерзения и страха Флора закричала - будто крыса была перед ней, а не муж:
– Не приближайся ко мне! Ступай в конюшню… Хотя, если бы кони знали, и они от тебя шарахались бы…
Флора сняла с себя алмазный королевский венец. Ну хорошо, не крыса, нет. Всего лишь маленькая дохлая мышь. С таким ощущением положила она корону на пол. И ушла прочь…
– Скажите, страсти какие!
– Оттилия не верила сестре ни на полмизинца. И не могла мириться с тем, что такой предмет - на полу. Подняла.
– Если эта штучка кому-то не по размерам или не по силам, ее всегда переиграть можно… верно, Давиль?
В ответ Канцлер лишь чихнул и дернул шнур звонка, которым вызывают слуг.
– Грязь! Грязь, грязь и грязь… - бормотала принцесса Альбина.
Явился дворецкий в марлевой повязке на лице.
– Что это вы… в наморднике?
– поинтересовался у него Канцлер.
Разве когда-нибудь в прежние времена прозвучал бы такой ответ слуги? Да его тотчас отвезли бы в лечебницу для помешанных!
– Говорят, от Вашей светлости грипп ползет… особенно какой-то вредный, - молвил дворецкий, не слишком смущаясь.
– Нельзя мне его подцепить, у меня внуки…
– Так вот, милейший: хуже всех чувствует себя королева, только что покинувшая нас. Дворцовой страже - мой приказ: изолировать Ее Величество в личных ее покоях, установить карантин…
– Так сегодня мы же без всякой
– Что-о?
– переспросил Канцлер.
– Что-что?!
Пониманию мешала целая серия чихов: сперва три, потом еще четыре…
– Вы платочком бы заслонялись, Ваша светлость… - брезгливо посоветовал старый дворецкий.
– Да у него не такой насморк, - опять не удержался Крадус.
– У него - антилирический!
Оттилия не возразила, не поправила.
…Примерно в эти минуты Канцлеру впервые показалось, что это начало конца.
35.
Не думайте, что освобождение артистов плюс приказ гвардейцам "гулять" в сумме дадут нам картину, напоминающую взятие Бастилии, - вовсе нет!
К счастью или к сожалению (вопрос по философии истории, не будем в него вдаваться), - далека еще была Абидония от таких карнавалов свободы; она просто спала, когда из дворца высыпали весельчаки, которым еще надо было припоминать на ходу: что это такое - веселье, как оно делается, из чего?
Грохот кулаков в двери частного дома. Заметались в окнах люди, зажгли свечи,спрашивают "в чем дело?", но отпирать боятся.
– Веселиться пошли?
– простодушно предлагают гвардейцы.
Или еще такими вопросами повергают в панику заспанных своих сограждан:
– Молодые есть?
– Тетка, где твои племянницы?
– Сударь, мочалки и клея не найдется? Наш капрал змея ладит бумажного…
Но чаще всего - тот первый вопрос, пугающий среди ночи даже молодых (а уж старых-то - почти до инсульта доводящий):
– Веселиться пойдешь?
Хозяину таверны, понятно, никак уже не отвертеться: он вынужден был открыть заведение, вопреки самым мрачным своим предчувствиям.
– Гиппократ! Разжигай плиту, сонная тетеря! Дорогие гости пожаловали! Мародеры… может, еще и платить не собираются…
Несколько весельчаков горланили песню о всеобщей путанице:
Жил в мужике богатый дом,
Пил хлеб, закусывал вином,
Стриг ножницы овечкой,
Доской рубанок он строгал,
В коня повозку запрягал,
Топил поленья печкой!
Он просыпался к вечерку,
Стегал кобылкой вожжи,
из пирога он пек муку,
Из пива делал дрожжи!
…Глава семейства, белея глазами от ярости, тряс, как грушу, взрослую дочку в дверях:
– Веселиться? С ними? Да это же чума… Это пожар, тайфун и землетрясение вместе взятые! Ты меня похорони прежде, но я и оттуда, с того света, схвачу тебя за подол!
А для еще одной молоденькой абидонки гвардейцы держали на весу целый ковер под балконом: только ценой отчаянного прыжка могли они заполучить ее, минуя все запреты…