Не померкнет никогда
Шрифт:
Сопротивление противника возрастало, часто он переходил в контратаки.
— Немцы укрепились, имеют много огневых средств, — говорил Иван Ефимович. — Чтобы проломить их оборону, нужно гораздо больше боеприпасов, чем мы в состоянии расходовать сейчас…
Положение с артиллерийскими снарядами оставалось трудным. Почти все наличные черноморские суда перевозили военные грузы с Кавказа в Керчь. Для снабжения Севастополя выделили четыре транспорта, но иногда и их брали на керченскую линию.
Конечно, общий итог активных действий Приморской армии, возобновлявшихся по требованию фронта каждые
Но чем дольше оно не развертывалось, тем сильнее тревожило командарма, что наши отвлекающие удары обходятся дорого. После них армейские запасы снарядов снижались до опасного в нашем положении предела. Атакующие части несли немалые потери.
Бои охватывали лесистый лабиринт Мекензиевых гор, пересеченных извилистыми расщелинами и балками. Иногда какое-нибудь подразделение прорывалось по одной из эта" теснин в глубину обороны противника. Он перекрывал узкую брешь, а продвинуться вперед по всему фронту атак, не удавалось. Отрезанные от своих, бойцы заносились в число пропавших без вести…
Именно к этим боям имеет отношение история, которую я много лет спустя узнал от Н. Е. Ехлакова, бывшего военкома 7-й бригады морской пехоты. Ныне полковник в отставке, он навсегда поселился в Севастополе и отдает весь жар своей нестареющей комиссарской души пропаганде славных традиций города-героя.
В 1964 году, рассказывал Николай Евдокимович, в Бахчисарайском районе, в местах, отстоявших в сорок втором примерно на десять километров от нашего переднего края, школьники из селения Фронтовое (в войну — Биюк-Отаркой) обнаружили последнюю позицию взвода приморцев. Как дошел сюда взвод и сколько врагов уничтожил на своем пути, теперь уже не выяснить. Вероятно, он, не имея возможности соединиться со своей частью, пытался пробиться дальше в горы, к партизанам. А по тому, как лежали останки бойцов у краев небольшой котловинки, успевшей зарасти молодым леском, было видно, что им пришлось занять здесь круговую оборону. И каждый остался там, где дрался до конца…
По обрывкам документов и полуистлевшим предсмертным запискам, найденным в винтовочных гильзах, юные следопыты с помощью работников Музея обороны и освобождения Севастополя установили время боя, номер части, фамилии некоторых бойцов. Героев похоронили с воинскими почестями на высоте над селением. Ко многим памятникам, стоящим у севастопольских рубежей, прибавился скромный обелиск, надпись на котором гласит:
"Железовский И. А., Сидоров Ф. Д., Бетрозов М. X., Кунинов Айтколи, Абдулов и 45 неизвестных воинов из 345-й стрелковой дивизии, погибших при обороне Севастополя в феврале 1942 года".
В местах, где сражался до последнего солдата "пропавший без вести" взвод из дивизии подполковника Гузя, я бывал в самом начале боев за Севастополь, когда на дуванкойском направлении отражались первые попытки гитлеровцев прорваться к городу. Запомнилось, как расступаются там невысокие
После декабрьского штурма это* уже были неприятельские тылы. И о бое, происшедшем далеко за линией фронта, мы тогда не знали. Но он может служить еще одним свидетельством того, с каким упорством изматывали севастопольцы блокировавшие город вражеские силы в "спокойные" месяцы обороны. И гитлеровское командование вскоре решило, что четырех дивизий, оставленных для осады Севастополя, недостаточно.
Как-то генерал Петров, войдя ко мне в палату, сел рядом и заговорил хрипловато, отрывисто:
— Был сейчас в чапаевском медсанбате, попрощался с Ниной Ониловой… Ранена осколком в грудь неделю назад, когда Разинский полк продвигался вперед, а потом вернулся на исходные. Была со своим пулеметом в группе прикрытия… И вот… умирает, врачи сделали все, что могли… Какая нелепость, ей же двадцать лет!..
Петров порывисто встал и, протирая платком пенсне, отошел к окну.
Мне так и не привелось встретиться с храброй Анкой-пулеметчицей, истребившей под Одессой и Севастополем сотни гитлеровцев. Некоторое время спустя я прочел в армейской газете отрывки из ее дневника и невольно поразился глубине и какой-то особой цельности мыслей, которые юная одесская работница, ставшая бесстрашным бойцом, поверяла своей заветной тетради. Вот несколько строк оттуда:
"Не надо думать о смерти, тогда очень легко бороться. Надо понять, зачем ты жертвуешь своей жизнью. Если для красоты подвига и славы — это очень плохо. Только тот подвиг красив, который совершается во имя народа и Родины. Думай о том, что борешься за свою жизнь, за свою страну, и тебе будет очень легко. Подвиг и слава сами придут к тебе…"
Наверное, дневник Ониловой прочли в нашей армии все. Десятки медсестер, связисток, девушек-писарей ответили на ее гибель рапортами о переводе в строй. В одной только Чапаевской дивизии потребовалось организовать несколько учебных групп по подготовке пулеметчиц — пока запасных. Многие из них отличились потом в боях.
Родина посмертно удостоила Нину Онилову звания Героя Советского Союза. Ее могила на Кладбище коммунаров стала одной из севастопольских святынь.
* * *
В госпитале у меня было вдоволь времени для раздумий.
Нередко вспоминались события первой Севастопольской обороны, и каждый раз возникало ощущение, что они как бы соприкасаются с происходящими теперь. Думалось о знаменательной исторической судьбе города, который вновь, как и в прошлом столетии, олицетворял русскую стойкость, русскую доблесть.
Газеты приводили слова Льва Толстого: "Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…" Это казалось написанным про наши дни.
Наверное, как и многие, кому представилась такая возможность, я перечитал в госпитале толстовские рассказы, написанные почти девяносто лет назад. И невольно задержался на фразе, которой начинается у Льва Николаевича "Севастополь в мае": "Уже шесть месяцев прошло с тех пор, как просвистело первое ядро с бастионов Севастополя…"