Не прикасайся ко мне
Шрифт:
— Ходячая витрина!
— Выставляет себя напоказ, как для рекламы! Можно не покупать журнал мод и не глядеть на манекенов, а…
Однорукий под каким-то предлогом покинул общество.
Два часа спустя, когда все уже спали, кое-кто из жителей Тондо получил приглашение, врученное солдатами… Власти не могли допустить, чтобы некоторые влиятельные и богатые особы спали в домах, столь небрежно охраняемых и дурно проветриваемых: в крепости Сантьяго [202] и других государственных зданиях их сон будет более спокойным и освежающим. В число этих облагодетельствованных попал и несчастный капитан Тинонг.
202
Крепость
LX. Мария-Клара выходит замуж
Капитан Тьяго был очень доволен. В это страшное время он не привлек к себе внимания: его не арестовали, не посадили в одиночку, не подвергли допросам, не пытали электричеством, не заставили стоять по колено в воде в подземных камерах и не сыграли с ним никаких других шуток, хорошо известных людям, которые называют себя «цивилизованными». Его друзья, то есть бывшие друзья (ибо он отверг дружбу своих приятелей-филиппинцев, узнав, что они на подозрении у правительства), вернулись домой после того, как побывали «на каникулах» в государственных заведениях. Капитан-генерал сам распорядился, чтобы их убрали из его владений, не считая филиппинцев достойными пребывания там, к великому неудовольствию однорукого, который хотел отпраздновать близившееся рождество в большой и благородной компании.
Капитан Тинонг вернулся домой бледный, опухший, больной — прогулка не пошла ему впрок; он сильно переменился — ни с кем не разговаривал, даже не поздоровался с своими домашними, которые, обезумев от радости, плакали, смеялись и говорили все разом. Бедняга совсем перестал выходить из дому, чтобы, упаси боже, снова не пожать руку флибустьеру. Даже кузен Примитиво со всей премудростью древних не мог вернуть ему дара речи.
— Crede, prime, — говорил кузен, — если бы я не сжег все твои бумаги, тебя бы наверняка повесили, а вот если бы я сжег весь дом, тебя и пальцем бы не тронули. Но quod eventum, eventum; gratias agamus Domino Deo quia non in Marianis Insulus es camotes seminando [203] .
203
То, что случилось, случилось; возблагодарим бога за то, что ты не сажаешь бататы на Марианских островах (лат.).
Капитан Тьяго не остался в неведении относительно временной отлучки капитана Тинонга и других. Душу его переполняла признательность, но он не знал, кому нести благодарения за столь явную милость. Тетушка Исабель приписывала это чудо пресвятой деве Антипольской, или пресвятой деве дель Росарио, или в крайнем случае пресвятой деве дель Кармен, и только в самом, самом крайнем случае пречистой деве де ла Корреа: она не допускала, чтобы такое чудо могла сотворить какая-либо другая из чудотворных статуй. Капитан Тьяго чуда не отрицал, но прибавлял:
— Я согласен с тобой, Исабель, и все же одна пресвятая дева Антипольская не сумела бы этого сделать. Мне, наверно, еще помогли друзья, например, мой будущий зять, сеньор Линарес. Ведь он, ты знаешь, на приятельской ноге с самим сеньором Антонио Кановасом, тем самым, чьи портреты мы видим в журнале, — и всегда в профиль, ибо ему не угодно показать публике все лицо целиком.
И добряк не мог сдержать довольную улыбку всякий раз, когда слышал что-нибудь
Друзья дома, подобно капитану Тьяго и его кузине, расходились в мнениях и делились на две партии: «чудотворную» и «правительственную», причем последняя была незначительна. Партия «чудотворцев» имела фракции: старший причетник из Бинондо, продавщица свечей и глава братства видели в ниспосланной милости десницу божью, направляемую пресвятой девой дель Росарио, а китаец, торговец свечами, снабжавший капитана этим товаром, когда тот ездил в Антиполо, говорил, обмахиваясь веером и покачивая ногой:
— Не буньте дулаком, святая дева де Аптипула белезет вас! Она мозет больсе всех, не буньте дулаком!
Капитан Тьяго весьма уважал китайца, который слыл провидцем, лекарем и т. д. Изучая ладонь покойной капитанши, когда та была на шестом месяце беременности, китаец предсказал: «Если не бунет мальсик и если он не умлет, то бунет холосая девоська».
И во исполнение пророчества этого язычника на свет появилась Мария-Клара.
Но капитан Тьяго, человек разумный и осторожный, не мог так быстро сделать выбор, как это сделал троянец Парис; он не мог отдать предпочтение ни одной из статуй мадонны, ибо страшился обидеть других, что, несомненно, повлекло бы за собой серьезные последствия. «Благоразумие прежде всего! — говорил он себе. — Надо действовать не торопясь».
Его мучительные раздумья были прерваны приходом «правительственной» партии в составе доньи Викторины, дона Тибурсио и Линареса.
Донья Викторина принялась тараторить за себя и за трех мужчин сразу: упомянула о визитах Линареса к генерал-губернатору и намекнула несколько раз на то, как полезно иметь родственника «с весом».
— Вот, — заключила она, — как мы говорим: покровителя найтешь и от палки не уйтешь.
— Н…н…наоборот, жена! — поправил ее доктор.
Несколько дней назад она вдруг задумала прослыть андалузийкой и стала произносить «т» вместо «д» и «ш» вместо «с». Никто не смог бы заставить ее отказаться от этой бредовой идеи, она скорее отказалась бы от фальшивых локонов.
— Та-та, — прибавила она, говоря про Ибарру, — он швое зашлужил; я уже шказала, как увитела его в первый раз: это флибуштьер. Кузен, что тебе шказал генерал? А что ты ему шказал? Что шообщил ему об Ибарре?
И, видя, что кузен медлит с ответом, она продолжала, обращаясь к капитану Тьяго:
— Верьте мне, — ешли его приговорят к шмерти, то только благотаря моему кузену.
— Что вы, сеньора! — запротестовал Линарес.
Но она прервала его:
— Ах, каким ты штал типломатом! Мы же знаем, что ты штал шоветником генерала, что он жить без тебя не может… А, Кларита, как мы раты тебя витеть!
Мария-Клара была бледна, хотя уже несколько оправилась от болезни. Ее длинные волосы были схвачены голубой шелковой лентой. Грустно улыбаясь, она робко поздоровалась со всеми и приблизилась к донье Викторине для традиционного поцелуя.
После обычных приветственных фраз новоявленная андалузийка продолжала:
— Мы приехали проветать ваш; вы шпашлись благотаря вашим швязям! — И она многозначительно посмотрела на Линареса.
— Бог хранил моего отца, — ответила чуть слышно девушка.