Не прикасайся ко мне
Шрифт:
Тарсило наблюдал за приготовлениями, не сводя глаз с суетившихся около него людей… Он был страшно бледен, губы его дрожали; видимо, он шептал молитву. Гордое мужество отчаяния, казалось, покинуло его или по меньшей мере поколебалось. Порой он склонял высоко поднятую голову и устремлял взор в землю, как бы смиряясь с предстоящими страданиями.
Его подвели к краю колодца, куда подошла и улыбавшаяся донья Консоласьон. Несчастный бросил взгляд, полный зависти, на груду трупов, и из его груди вырвался стон.
— Не
— Отсюда тебя поведут на казнь, — сказал ему один из стражников.
У Тарсило вынули изо рта кляп и подвесили за ноги. Его должны были опустить в колодец головой вниз и продержать некоторое время под водой, как это делают с ведром, с той лишь разницей, что голова человека остается под водой несколько дольше.
Альферес пошел взять часы для отсчитывания минут.
Тем временем Тарсило висел вниз головой, его длинные волосы развевались по ветру, глаза были полузакрыты.
— Если вы христиане, если у вас есть сердце, — умоляюще прошептал он, — ударьте меня об дно или разбейте мне голову о стену, чтобы я сразу умер. Бог наградит вас за доброе дело… Кто знает, может, и вас когда-нибудь постигнет такая же участь!
Альферес возвратился с часами в руках и распорядился начать экзекуцию.
— Тише! Тише! — кричала донья Консоласьон, провожая несчастного взглядом. — Осторожно!
Конец рычага медленно опускался; Тарсило ударялся о выступавшие камни, сдирал телом вонючую плесень, покрывавшую расщелины. Но вот движение рычага приостановилось; альферес начал отсчитывать секунды.
— Поднимай! — резко приказал он через полминуты сержанту.
Мелодичный, серебристый звон падающих капель возвестил о возвращении преступника на свет божий. Противовес на другом конце рычага был тяжелей, поэтому подъем шел быстро. Мелкие камни отрывались от стенок колодца и с шумом падали вниз.
Взорам притихших зрителей предстало мокрое тело, с которого струилась вода, лицо в ранах и ссадинах, волосы и лоб, облепленные отвратительным илом; дул порывистый ветер, и узника бил озноб.
— Будешь говорить? — спросили его.
— Позаботься о моей сестре! — прошептал несчастный, умоляюще глядя на одного из стражников.
Снова заскрипел тростниковый рычаг, и осужденный скрылся в колодце. Донья Консоласьон отметила про себя, что поверхность воды очень быстро успокоилась. Альферес отсчитал минуту.
Когда Тарсило появился над колодцем, все увидели, как исказилось и помертвело его лицо. Застывшие, налитые кровью глаза глядели на присутствующих.
— Будешь говорить? — хмуро спросил альферес.
Тарсило отрицательно качнул головой, и его опять стали опускать. Веки юноши медленно закрывались, но зрачки были устремлены к небу, где плыли белые облака; он выгнул шею, чтобы
Прошла минута; Муза, неотступно наблюдавшая за водой, заметила, что со дна поднимаются большие пузыри.
— Он хочет пить! — сказала она со смехом.
Но вот поверхность воды снова стала гладкой.
На этот раз альферес подал знак поднимать через полторы минуты.
Лицо Тарсило уже не было сведено судорогой, из-под полуоткрытых век виднелись белки глаз, изо рта текла мутная вода, смешанная с кровью; по-прежнему дул холодный ветер, но тело арестанта уже не вздрагивало.
Присутствующие молча переглянулись, они были бледны и подавлены. Альферес махнул рукой, чтобы Тарсило отвязали, и, нахмурив брови, отошел в сторону. Донья Консоласьон ткнула несколько раз горящим концом своей сигары в голые пятки юноши, но он не шевельнулся, а сигара погасла.
— Он сам себя прикончил! — прошептал один стражник. — Смотрите, как он язык подвернул, будто проглотить хотел.
Второй арестант смотрел на происходящее, дрожа и обливаясь холодным потом; глаза его блуждали как у безумного.
Альферес поручил секретарю вести допрос.
— Сеньор, сеньор! — простонал узник. — Я скажу все, что вы хотите.
— Ладно, посмотрим. Как тебя зовут?
— Андонг, сеньор!
— Бернардо… Леонардо… Рикардо… Эдуардо… Ну, как?
— Андонг, сеньор! — повторил дурашливый парень.
— Запишите, «Бернардо» или что-нибудь в этом роде, — решил альферес.
— Фамилия?
Парень в ужасе уставился на него.
— Какое еще имя прибавляют тебе к имени Андонг?
— А, сеньор! Андонг Дурачок, сеньор!
Окружающие не могли удержаться от улыбки; сам альферес, расхаживавший по двору, замедлил шаг.
— Занятие?
— Сборщик кокосов, сеньор, и работник у тещи.
— Кто приказал вам напасть на казармы?
— Никто, сеньор!
— Как никто? Не лги, или тебя бросят в колодец! Кто вами командовал? Говори правду!
— Правду, сеньор!
— Кто?
— Кто, сеньор!
— Я тебя спрашиваю, кто вас подговорил делать революцию?
— Какую революцию, сеньор?
— Да вот эту, ты же был вчера вечером во дворе казарм.
— Ах, сеньор! — покраснев, воскликнул Андонг. — Моя теща, сеньор!
Его слова были встречены взрывом смеха. Альферес остановился и взглянул, не очень сурово, на несчастного, который, думая, что произвел хорошее впечатление, продолжал, приободрившись:
— Да, сеньор: теща дает мне на обед одно гнилье да отбросы. Вчера вечером шел я домой, а у меня вдруг живот схватило; увидал я поблизости двор казармы и говорю себе: уже темно, никто не увидит. Вошел… а когда присел, услыхал выстрелы; я стал завязывать штаны…