Не прикасайся!

Веммер Анна

 И все же части меня ее жалко. Каково это: быть вынужденной принять помощь человека, которого ненавидишь? Я призрак прошлого, напоминание о жизни, которой у нее никогда не будет.

 - Садись сюда.

 Подвожу ее к скамейке и усаживаю.

 - Дай ключ от шкафчика.

 Она копается в кармане в поисках ключа, а потом я забираю из ее шкафчика сумку, ставлю на скамейку рядом и кладу ее руку на замок.

 - Твои вещи. Попросишь кого-нибудь довести тебя до холла.

 Молчит, наклонившись: пытается расшнуровать коньки. Сначала не может нащупать узел, зато потом разувается быстро

и профессионально. Навыки не вытравить четырьмя годами бездействия.

 Несколько минут я еще наблюдаю за ней, не зная, слышит ли она мое присутствие. Я читал где-то, что у слепых очень развит слух, но где именно, вспомнить не могу. Потом слышу голоса, в раздевалку вваливается очередная партия девчонок, готовящихся репетировать, и я ухожу. Перед тем, как выйти, краем глаза вижу, как растерянно и немного нервно озирается Настасья, вдруг оказавшаяся в гуще толпы.

 Но, в конце концов, я ей не нянька. Как-то же дошла до катка. Значит, найдет и дорогу обратно.

3 - Настасья

Я принципиально не хожу ни в какие реабилитационные центры и не слушаю блоги из серии как жить без зрения. Психолог говорит, это потому что я еще надеюсь, подсознательно думаю, что такое положение временное. Но она не знает, что именно я три года назад сказала Хватит! Больницы, обследования, процедуры мне не хотелось провести всю жизнь в окружении пищащей, стрекочущей и щелкающей медицинской аппаратуры.

 Поэтому я надела очки, взяла трость и спряталась ото всех. Удалила все контакты из записной книжки, отказалась общаться с бывшими подругами. Отныне для меня существовали только отец и братья. Даже экономка почти не говорила со мной, то ли не зная, как общаться с такими, как я, то ли вздохнув с облегчением. Одной капризной хозяйкой меньше.

 Не знаю, сделала ли потеря зрения меня менее капризной.

 Четыре года назад я прилетела домой, открыла папин бар, выпила половину бутылки вермута, взяла из ящика ключи и поехала на отцовской машине. Я до сих пор смутно помню тот вечер, последнее воспоминание - как пью стакан за стаканом, захлебываясь в слезах, а потом прихожу в себя в палате. Адски больно, страшно, хочется пить и темно.

 С тех пор темнота так и не отступила, а я с ней свыклась. И даже подружилась, ведь в темноте во многом проще. Я скучала по льду, по полноценной жизни, но одновременно с этим будто выдохнула. Больше никто не ждал от меня медалей. Больше никто не оценивал, как куколку в музыкальной шкатулке. Если ты не пластична, не музыкальна и недостаточно гибкая ты не заслуживаешь внимания, а если ты не на пьедестале, то зачем вообще ты тренируешься? Это девиз группы, не мой. Уже очень давно не мой.

 Жизнь фигуриста подчинена своду строгих правил и запретов. Держать вес. Тянуться. Наращивать мышечную массу для прыжков. Настраиваться психологически. Выкатывать программы раз за разом, пока не получится идеально, пока не услышишь скупую похвалу от Алекса и не уползешь домой вконец разбитая.

 И самый страшный кошмар: если вдруг Крестовский увидит, что ты набрала даже не килограмм, хоть триста грамм веса. Мне до сих пор снится, как я встаю на весы, вижу там цифру 55 и по коже идет мороз. Рядом стоит Алекс, я вижу в его глазах раздражение, и меня начинает

тошнить, а затем просыпаюсь - и вместо весов перед глазами тьма. Даже не знаю, что лучше.

 Сегодня я иду на лед. Внешне я стараюсь ему соответствовать: быть такой же холодной, но внутри все трепещет, внутренности скручиваются в тугой узел. Я так боюсь! Боюсь встретить знакомых, боюсь не суметь встать на коньки, боюсь травмироваться. Папа выкупил всю арену, но от этого не легче.

 - Привет, я Инна, - слышу равнодушный женский голос. - Ты готова? Твое время началось.

 Я хочу попросить ее помочь зашнуровать коньки, но равнодушие и металл в голосе не дают это сделать. Трачу непозволительно много времени на шнуровку и неуклюже иду к выходу на лед, осторожно ощупывая палкой пространство перед собой. Странная, должно быть, картинка: девчонка в коньках, с тростью и в очках.

 Сложно не иметь возможности узнать собеседника, особенно того, от кого ближайший час будет зависеть мое здоровье. Возможно, будь Инна подружелюбнее, я бы попросила прикоснуться к ней, чтобы понять, как она выглядит, хотя бы какого роста. Но увы, не всем людям приятно работать с такими, как я.

 - Что ты умеешь? Ты умеешь стоять на коньках?

 - Да, я каталась в юности.

 - Тогда поехали.

 Рука дрожит, когда я хватаюсь за бортик и неуклюже встаю на лед. Слышу, как Инна отъезжает на несколько метров, вдыхаю прохладный воздух и мысленно говорю катку «Привет. Я скучала».

 Делаю осторожный шаг, толчок, фонарик. Мышцы после длинного перерыва плохо слушаются, но тело еще не забыло азы. Мне нужно несколько минут, чтобы поймать баланс, а потом я без проблем еду на голос тренера. Она зовет меня с конца катка, и основная задача - ехать прямо и без выкрутасов. Мой максимум сейчас - «змейки», «фонарики», «дуги» и другие упражнения, которые делают дети, только-только пришедшие на лед.

 Но я вынуждена признать, что счастлива. Ощущение скольжения, настоящее, а не пришедшее во сне, дарит приятную легкость голове. Я в своей стихии, я на льду, и как я хочу снова видеть, иметь возможность зайти на прыжок или войти во вращение, знают только боги!

 - Можно мне на середину катка?
– прошу я.
– Хочу попробовать вращение.

Это не просто сложно, это адски сложно. Я начинаю с «циркуля»: ставлю правую ногу на зубец, а левой на внутреннем ребре пытаюсь кружиться. Меня пошатывает, тело никак не хочет ловить нужный баланс.

 - Ты тут покрутись, я отойду, лады? - говорит тренер.

«Нет! Я боюсь остаться одна!», - хочется закричать мне, но приходится молча кивнуть и взять себя в руки.

 Нельзя же, в самом деле, как ребенку, паниковать, что тебя оставили одну.

 Некоторое время я еще пытаюсь вращаться, на вскоре понимаю, что это гиблое дело. Может, потом, когда я немного освоюсь, что-то и получится, но сейчас я - слепой котенок, который, если будет шалить, носом соберет все борты.

 - Инна?
– зову. - Я хочу закончить. Для начала достаточно.

 В ответ сначала тишина, а затем - гул голосов, чей-то смех и шум. На лед готовится выйти новая группа, время, отведенное мне, заканчивается. Тренера нет, а в какой стороне калитка я, естественно, уже давно забыла.