Не проходите мимо. Роман-фельетон
Шрифт:
— Я никогда не слышала своего голоса в эфире, — томно произнесла Вера. — Это так оригинально.
Юрий уже несколько минут нетерпеливо ерзал на стуле.
— Знаешь что, — сказал он Мартыну. — Я не могу спокойно слышать этот разговор. Сейчас пойду и возьму за локоток настырного радиовещателя…
— Ну, вот опять ты лезешь в историю, — вздохнул Мартын. — Какое тебе дело? Не обращай внимания.
Юрий вспыхнул.
— Брось ты свое примиренчество-всепрощенчество. Можно подумать, что ты всю жизнь питался манными котлетками. «Не обращай внимания!» И это говорит потомок вольных запорожцев, ростом в
В этот момент в комнате появился радиочеловек.
Юрий приготовился было к проникновенному разговору с репортером, но тот уже бубнил в микрофон. И то, что услышал Можаев, заставило его на время отложить нравоучительную беседу.
— Наш микрофон установлен на квартире Тимофея Калинкина. Здесь сегодня радостная атмосфера — приехала на побывку мать-героиня Пелагея Терентьевна! Тут же дочери, сыновья, молодая поросль Калинкиных… Семья Калинкиных часто собирается вместе, хотя она и разбросана по всей области. А сын Феликс совсем далеко — он поехал осваивать целинные земли. Дорогой Феликс! Семья передает тебе свой материнский привет! Итак, напоминаю, часть семьи Калинкиных живет в колхозе: сама Пелагея Терентьевна, ее муж Прохор Матвеевич, сын Андрей — инженер и дочь — телефонистка Ольга.
В поселке Кожкомбината живет самый младший из детей — закройщик Николай. У нас же, в Красногорске, проживают Тимофей Прохорович — глава облторга, Елизавета Прохоровна — артистка эстрады, студентка Вера и сотрудница городского бюро находок Надежда. Имеется еще один брат — Владимир, автомеханик станции обслуживания на трассе Красногорск — Ялта. Это недалеко от Кудеярова… Но сегодня такой радостный день — мама приехала в город, и вокруг нее собрались почти все дети… Саша, выключай! Уф-ф! Веселый смех мы наложим потом. Теперь выступление мамы. Как вы думаете, она категорически отказалась? Или не категорически?
— Почему же? — удивилась Вера. — Вы такой красноречивый, вы ее уговорите.
Радиокомментатор снова скрылся в кухне.
— Простите, — сказал, ошеломленно улыбаясь, Мартын. — Но он что-то напутал в своем тексте…
— Действительно. Разве вы все живете врозь? — забеспокоился Юрий. — И Пелагея Терентьевна только изредка наезжает в город? У нас в сценарии написано, что все Калинкины живут дружной семьей и под одной крышей…
— Все, что было сказано в микрофон, — абсолютная правда, — заметила Надя. — А собрать нас действительно очень трудно…
— Вы рассеяны по области, — пробормотал Можаев, — а как же мы будем вас снимать?
Операторы были настолько обескуражены этим открытием, что совершенно растерялись. Словно сквозь сон, Можаев и Благуша слышали, как еще раз отреклась от радиорепортажа Пелагея Терентьевна, как предприимчивый деятель записал на пленку выступление Веры, как Надя долго объясняла, что Мартын и Юрий приезжие, а бледный мужчина бормотал: «Это какие-нибудь братья, зятья или шурины, а вы от меня их хотите скрыть. Учтите, миллионы сидят и ждут… Саша, тащи!»
— Саша, стоп! — прозвучал голос Можаева. — Подождите, я поговорю с вашим начальником.
— На какие темы? — спросил радиомужчина.
— На морально-этические.
— По этим вопросам я принимаю после работы, — быстро проговорил радиорепортер и, позабыв проститься,
Собралась уходить и Вера.
— Если Альберт заедет, — сказала она Наде, — то передай ему — я в ателье. Впрочем, не надо: пусть в другой раз не опаздывает.
— Какая честь! Я имею возможность поговорить с твоим Альбертиком! — лукаво заметила Надя.
— Ты просто завидуешь! — надевая голубую шляпку с зеленой вуалеткой, прощебетала Вера. — С вами, — она чарующе поглядела на операторов, — я не прощаюсь… Мы еще увидимся!
— Ну, Юра, что будем делать? — пробормотал Мартын.
— Писать письмо на студию! — решительно заявил Юрий. — Ведь мы не можем снимать без сценария.
— Все ушли? — высунулась из кухни Пелагея Терентьевна. — Ну и слава богу… A-а, вы еще тут, — заметив операторов, разочарованно покачала она головой.
Калинкина-старшая, уже без фартука, в темном платье-костюме, вошла в комнату. Искоса поглядывая на Можаева и Благушу, Пелагея Терентьевна вершила бездну мелких домашних дел: завела стенные часы, вытерла пыль с буфета, что-то поколдовала возле шкафа, что-то передвинула, что-то одернула, что-то переставила.
— Вы на нас так смотрите, — засмущался Юрий, — словно мы уже совершили что-то нехорошее.
За окном послышался автомобильный сигнал.
— Принц Альбертик за Вероидой приехал! — произнесла Пелагея Терентьевна. — Скажи ты, Надежда, ему, что, мол, дома невесты нет… Я бы и сама с ним поговорила, да видеть мне его противно…
— Пусть кто-нибудь из мужчин подойдет к окну и объяснит жениху, что он опоздал. Мужчина в данном случае произведет большее впечатление.
Юрий, расправив плечи, направился к окну. Упершись ладонями в подоконник, он взглянул на улицу. Возле тротуара стоял белый фаэтон, очень похожий на летний модельный полуботинок. Около него прогуливался гривастый молодой человек в сиреневом пиджаке и клетчатых, как шахматная доска, брюках. Одной рукой юноша то и дело приглаживал тоненькие, словно крысиные хвостики, усы, в другой вертел букетик цветов.
— Пардон! — заметив Юрия, сказал молодой человек. — Мне нужна Вера Прохоровна!
— По поручению семейной общественности, — с подчеркнутой любезностью произнес Можаев, — я должен заявить, что Веры дома нет. Она вас ждала и ушла. Звуковые эффекты можно прекратить. Есть дополнительные вопросы?
— Благодарю вас, сэр, — вежливо сказал долгогривый. — Олл, как говорится, райт!
Он ловко вскочил в автомобиль, захлопнул дверцу и включил мотор. Фаэтон плавно отчалил от тротуара.
— Вот я и оказался замешанным в семейные интриги, — сказал Юрий. — Простите за нескромный вопрос, Надежда Прохоровна: чем объясняется ваша неприязнь к этому машиновладельцу? Ведь он Верин жених?
— Да уж захороводил девку, заресторанил, — вздохнула Пелагея Терентьевна. — Шесть недель всего как познакомились, а уже о свадьбе говорят. Парню двадцать два года, у отца за пазухой живет. Ни заботы, ни труда — на папино наследство надеется. Одним словом, иждивенец!
— Любовь зла, — молвил Юрий, — полюбишь и Бомаршова.
— Было бы за что, — заметила Надя. — За первенство по буги-вуги среди городских пижонов? За коллекцию техасских галстуков? Или за умение истратить папин гонорар в один ресторанный присест?