Не проходите мимо. Роман-фельетон

Привалов Борис Авксентьевич

В глубине аллейки сосредоточенно прогуливалась почтенная дама в накладных буклях — бабушка местного чревовещания Турнепсова-Ратмирская. Время от времени она беседовала сама с собой по поводу предстоящих гастролей. В последнем сезоне ее оригинальный жанр испытывал репертуарный голод. Специфика чревовещания устрашала известных авторов, и Турнепсовой в основном приходилось пробавляться продукцией крючника-малоформиста Взимаева.

Вот и сейчас, уловив на величавом лице Ратмирской признаки уныния, малоформист быстро подбежал к ней. Вкрадчивым голосом человека, продающего товар из-под полы, Взимаев произнес:

— Уймите

волнения страсти. Взимаев о вас позаботится! Есть стихотворный скетч специально для вашего жанра. «Экскаватор и новатор». За новатора вы говорите, а за экскаватора вы вещаете, понятно? Публика впервые услышит голос шагающего экскаватора! Чудный утробный юмор!

Шагай вперед, мой экскаватор, Ведь на тебе сидит новатор! Новатор крутит регулятор — Шагай вперед, мой экскаватор!

— Я подумаю! — ошеломленно сказала Турнепсова. Ей не хотелось осложнять отношения с универсальным Взимаевым.

— Пятнадцать минут на размышление, — ультимативно произнес литературный крючник и побежал на другой конец сквера.

Беспокойство творческих работников по поводу предстоящих гастролей имело под собой фундамент. Никогда нельзя было угадать, чего потребует товарищ Какаду в текущий момент. Все зависело от того, какую передовую статью сегодня утром он прочитал, какой разговор имел с начальством, кто что ему сказал по телефону. И он тут же, не переводя духа, кидался «проводить в жизнь» руководящее указание. Но проводником он все же не являлся. Если говорить языком физики, то его скорее можно было назвать трансформатором, так как все, что он читал и слышал, странным образом трансформировалось в его голове и зачастую обращалось в свою противоположность.

…Однажды руководитель филармонии, по ошибке попав на совещание физкультурников, услышал о том, как важен массовый туризм. Он созвал репертуарно-музыкальных деятелей и срочно приказал составить программу, посвященную пропаганде дела массового туризма среди трудящихся. В эту программу товарищ Какаду предложил включить песенки «Я хожу, хожу, хожу…», «Эх, расскажи, бродяга…» и «Выплывают расписные…»

Репертуарно-музыкальные деятели указания своего шефа не выполнили. Они знали: надо подождать сутки, завтра будет другая передовая, а следовательно, другие «установки». Так все и произошло. Передовая, напечатанная на следующий день, призывала к высокой идейности.

— Есть новое указание, — сказал товарищ Какаду. — Идейность. Надо бороться.

И он сразу же встал в первые ряды борющихся. Директор филармонии напал на мастера художественного свиста, чью соловьиную программу он признал абстрактной и безидейной. Кончилось тем, что свистуна одевали под Соловья-разбойника и выносили на сцену сидящим на дереве. Там он десять минут олицетворял собой былинного злодея, после чего аккомпаниатор в гриме Ильи Муромца (носитель прогрессивного начала) сбивал его палицей.

Но

труднее всего было с юмором и сатирой. Смех настойчиво требовал себе «зеленую улицу». И товарищ Какаду зашел в тупик.

— Где достать Гоголей и Щедриных? — страдальчески вопрошал он. — Надо откликнуться, а то ка-а-ак аукнется!.. Надо искать!

И товарищ Какаду нашел. Нашел в ансамбле сопельщиков и гудошников солиста по фамилии Щедрин. Сопельщик был немедленно переквалифицирован в сатирика. По заказу товарища Какаду он приступил к созданию обозрения «История одной филармонии», и уже сам Взимаев ревниво поглядывал на новоиспеченного конкурента.

Вот отчего деятелям эстрады никогда не было известно заранее, что день текущий им готовит. Озабоченные ходом событий, они скопились у окна кабинета, в котором товарищ Какаду, совместно с Елизаветой Калинкиной, составлял программу гастрольной экспедиции.

В маленьком кабинетике, оклеенном серыми обоями, вот уже два часа продолжалась битва за репертуар. Товарищ Какаду сидел за столом, покрытым мышиным сукном, и священнодействовал над списком артистов.

— Учтите. Прочувствуйте. Надо итти навстречу сельскому зрителю. Затрагивать колхозную тематику. О чем говорилось в сегодняшней передовице «Красногорской правды»? О животноводстве и птицеводстве. А что такое наша газета? Орган областного руководства. Значит, руководство нацеливает нас на птицеводство и животноводство. А вы недооцениваете! Недооцениваете…

— Почему же? Я, наоборот…

— Наоборот не надо. Будет переоценка. Так что у вас имеется в наличии по поводу птиц и животных? Птиц и животных… птиц и животных…

Во время разговоров товарищ Какаду нередко повторял одни и те же слова или части фраз. Можно было подумать, что в его голове спрятана патефонная пластинка. Запись на ней стерлась, и иголка ходит по одной и той же борозде.

Калинкина нервно прохаживалась по комнате. Грушевидная голова товарища Какаду (где едят — пошире, где думают — поуже) раздражала Елизавету Прохоровну своим мерным покачиванием.

— Есть ряд неплохих вещей, — сказала Калинкина.

— А они отражают сельское хозяйство? Хозяйство… хозяйство…

— Отражают, отражают, — в такт ответила Елизавета, Прохоровна. — Мы так и решили — включить их в программу. Отрывки из романов «Ясный берег» и «От всего сердца».

— Во-первых, вы не имеете права решать, — заметил товарищ Какаду. — Решают наверху. А во-вторых, не та тематика: «Ясный берег» — это что-то ко дню флота, а «От всего сердца» — романсом попахивает… попахивает… попахивает…

— Учтите: авторы — лауреаты…

— Лауреаты? — переспросил товарищ Какаду. — Что ж вы мне раньше не сказали? Раз лауреаты — значит, можно… Ну, а по музыкальной части что?

— Певцы исполняют арии из «Чародейки» и «Пиковой дамы».

— Автор не лауреат?

— Нет.

— Тогда не пойдет. И по теме не то — предрассудки, пропаганда карточных игр… Нам нужно другое — о птицеводстве… птицеводстве… птицеводстве…

— Так у этого автора есть птицеводческий балет — «Лебединое озеро», — улыбнулась Калинкина.