Не проклинайте мужа Светом
Шрифт:
Моя светлая половина рвала и метала, требуя оскопить похотливого кобеля, причем самым жестоким способом. Чтобы и брызги на стенах, и кровавая лужа под ногами, и мольбы о прощении, которые она демонстративно не услышит. Но сонно приоткрывшая глаза темная на это резонно возражала: муж-то, мол, бывший, поэтому губу не раскатывай. И вообще, демон есть демон, его не переделаешь, так что пусть себе развлекается. Лишь бы домой вернулся.
Светлая с такими доводами не соглашалась и в качестве подтверждения своей правоты трясла остатками брачного браслета. Дескать, вот они, мои права! На что темная только пренебрежительно фыркала и напоминала, что сильного мужчину цепями не
В конце концов светлая отчаялась и начала что-то лепетать про любовь, верность и привязанность, которую Князюшка, хотел того или нет, все же ко мне испытывал. Но темная только хрюкнула от смеха, напомнила, что любовь и демоны несовместимы, а потом решительно перевернулась на другой бок и снова уснула, пробормотав напоследок, что ее такие мелочи не волнуют. И вообще, она в отпуске. Так что просьба до весны не будить.
Разрываясь между обуявшими меня противоречиями, в каждом из которых был свой резон, я никак не могла прийти к определенным выводам. Поступок Князя меня задел. Но формально муженек имел на это право — брачные узы я, как ни крути, разорвала, так что он ничем мне не обязан. Однако взять и просто отмахнуться от увиденного тоже не получалось — будучи демоницей, «свое» я защищала точно так же, как все остальные. А Князя, как ни крути, я уже давно присвоила.
Занятия тем временем шли своим чередом, подготовка к урокам занимала все свободное время, домашние задания я делала на совесть, поэтому преподавателям не в чем было меня упрекнуть. За исключением некоторой рассеянности и невнимания к деталям.
На демонологии меня, как ни странно, больше никто не трогал. Ни Ишейн с приятелями, начавшие обходить нашу группу стороной, ни Рисьяр, первое время пытавшийся навязаться мне в приятели. Ни даже Мессир, который проникся ко мне чрезвычайной холодностью и потребовал спарринга только один раз. Да и то лишь потому, что заметил, как при виде него я моментально впадаю в транс, нагло игнорируя даже самые гнусные намеки и равнодушно относясь к любым провокациям.
Подловив меня на какой-то уловке и не получив ожидаемого результата, милейший преподаватель забеспокоился и во что бы то ни стало решил избавить меня от столь существенного недостатка. Однако ему так и не удалось вывести меня из равновесия, хотя, видит Создатель, инкуб очень старался.
Сообразив, что лучшей мести для него не придумаешь, я даже немного развеселилась. Но неизменная полуулыбка и издевательски вежливый тон в конце концов ему надоели, и спарринг едва не превратился в поединок. Впрочем, я и тогда не испугалась. И не издала ни звука, когда пылающий жаром сгусток со всего размаха впечатался в мое лицо.
Лечил меня, разумеется, Мартин. Прямо там, на занятии, приложив к ране дрожащие ладошки и выпустив крохотную толику благодати на обожженную кожу. Мессир в процесс исцеления не вмешивался. А когда с моего лица отвалились последние струпья, резко отвернулся и после этого уже не лез, предпочитая издеваться над более податливыми старшекурсниками, из уст которых хотя бы иногда удавалось вырвать болезненный стон.
Моя задумчивость не прошла мимо внимания друзей и особенно Ульки, которая единственная уловила связь между снами и моим непонятным состоянием. О Князе я, разумеется, не говорила, но баньши и сама догадалась, что тут что-то нечисто, поэтому тщательнейшим образом проверила ритуальный круг в нашей комнате, наварила кучу зелий и теперь перед сном регулярно требовала, чтобы я что-нибудь выпила. Для спокойного
Зелья, кстати, оказались хорошими — снов я больше не видела, да и не хотела, если честно. Зато спокойствия у меня действительно прибавилось. Вернее, под воздействием зелий я теперь почти не выходила из состояния легкого транса и по выходным без возражений корячилась вместе с остальными на грядках, добросовестно очищая наш созревший заработок от успевших нарасти за неделю сорняков.
А потом хандра потихоньку сошла на нет. К третьим по счету выходным меня неожиданно отпустило, и я смогла наконец встряхнуться. А после сбора урожая с «хозяйства» при кладбище вспомнила, что давненько не заходила к городской ведьме. И, вооружившись целым тюком драгоценных трав, в сопровождении Йержа отправилась в Город.
Госпожа Ольдман в нашем Мире личность довольно известная. Сколько ей на самом деле лет, никто не знал, но поговаривали, что больше даже, чем самой Жабе. И я была склонна в это верить — уж больно много знала знаменитая травница, да и вела себя… странновато.
Жила она на отшибе, в одном из самых неблагополучных районов города, в маленьком розовом особнячке с симпатичными занавесочками в горошек и нарисованными на калитке ромашками. На лужайке перед ухоженным крыльцом всегда благоухали цветочки самых причудливых форм и расцветок, а из окна кухни то и дело долетали вызывающие обильное слюноотделение ароматы свежей выпечки — госпожа Ольдман как никто уважала свежие пирожки с требухой.
Йерж, проводив меня к самой калитке, виновато развел руками:
— Меня не приглашали, так что я тут подожду.
— Не надо. — Я покачала головой, прекрасно зная, что мужчин, особенно темных и особенно полукровок, госпожа Ольдман не жаловала. — Встретимся в трактире, ближе к полуночи. У меня еще дела в Городе.
Целитель, которого Улька за неимением другой альтернативы силком навязала мне в сопровождающие, с видимым облегчением испарился. А я, настороженно глянув в сторону приоткрытого окна, решительно толкнула низенькую калитку.
Смех смехом, а люди и нелюди пропадали в этом милом домике с завидной регулярностью. Особенно чужаки, не знакомые с правилами поведения. Внешняя несерьезность калитки и сказочная беззащитность домика скрывали под собой мощную магическую составляющую и довольно жестокие шутки хозяйки. Причем жестокие настолько, что я бы, например, поостереглась выяснять, из чьей именно требухи городская ведьма с такой любовью стряпает свои пирожки.
— Хелечка, моя дорогая! — Не успела я сделать и пары шагов, как в доме распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала десятилетняя девочка в потертом розовом сарафане. Торчащие во все стороны белесые патлы, озорная улыбка, оголенные до неприличия исцарапанные коленки и нечеловечески яркие зеленые глаза, в которых горела искорка неугасимого любопытства. — Давно тебя не было! Проходи, проходи, моя хорошая, с самого утра тебя жду!
— Здравствуйте, госпожа Ольдман, — коротко поклонилась я, старательно держась единственной безопасной тропинки. — Как дела? Как здоровье?
«Девочка» звонко расхохоталась, а когда я поднялась по ступенькам, погрозила мне пальчиком.
— Вот шутница. Все подтруниваешь над бабушкой?
— Какая же вы бабушка? — пробормотала я, снимая туфли и босиком проходя в небольшую, увешанную плетеными ковриками гостиную, где уже был накрыт стол, стояло огромное блюдо румяных пирожков и дымились две чашки с травяным настоем. — На вас пахать можно еще много-много лет, а то, глядишь, и замуж позовут. Если, конечно, осмелятся.