Не прошло и жизни
Шрифт:
И по Ноеву знаку пошли из лесов всякие звери‚ твари по паре‚ и по трапу‚ на борт‚ по клетям. Из полей пошли и из пустыни‚ из прерий и лесотундры‚ с гор‚ равнин‚ впадин-плоскогорий. Долго шли‚ не один день‚ без суеты-спешки‚ ползком-прыжком-шагом-скоком-летом‚ и народ вокруг затих‚ дрогнул‚ в первый раз засомневался‚ с опаской покосился на небо.
А небо вздулось‚ будто тесто в перевернутой корчаге‚ провисло до самых голов‚ и в нем‚ в небе‚ чего-то там булькало‚ набухало‚ исходило мощными‚ ленивыми пузырями. И землю пучило под ногами ощутимо. И Ной с женой и с сыновьями‚ с женами сыновей взошел на ковчег и дверь затворил.
–
– Нетушки‚ – отвечает Ной. – На вас места не предусмотрено. И провиянту.
– Да мы деньги уплатим! Мы с краешка постоим! Мы по бортику‚ на одной ножке! Почем у тебя билеты? Третий класс?
– Нету для вас билетов. Все проданы. Сто еще лет назад.
– Ах‚ так! Тогда мы ковчег твой вонючий порушим. Погибать‚ так всем!
– Рушьте. Ежели сумеете.
И трап подтянул кверху.
Тут вышли из лесов дикие звери‚ медведи со львами‚ слоны с пантерами‚ во много рядов огородили ковчег. Смотреть смотри‚ а тронуть – ни-ни. И понял народ вокруг: дохлое их дело.
– Ной‚ Ноюшка-Ной! Что же ты с нами делаешь? И не стыдно тебе? Из-за тебя одного пропадаем.
– Здрасьте вам! С больной головы на здоровую.
– Ты! – кричат. – Ты!.. Один ты хорошенький‚ по тебе и мерено. Жил бы‚ как все‚ и не стали бы мерзостью в глазах Господа.
– Ну уж это вы извините. Это‚ я вам доложу‚ сплошное неприличие. Надувательство с вашей стороны.
И в каюту ушел.
А потопа‚ между прочим‚ нет. Нет и нет. Тучи на небе простаивают‚ землю пучит без толка, и всё тут. Ной со зверями в ковчеге сидит‚ корма подъедает‚ народ вокруг дожидается – нет потопа.
А они уж осмелели. Хихикают в кулаки‚ пьют потихоньку‚ развратничают между делом.
– Ной‚ а Ной? Чего ж ты‚ дурачок‚ столько годков ишачил? Сотню да еще двадцать!
– Да вы на небо взгляните‚ – он им. – Жуть берет!
– А чего? Небо как небо. И под таким проживем.
День проходит – нет потопа.
Еще день – опять нет.
– Старик‚ старичочек! Ну и насмешил ты нас! Да может‚ Он передумал‚ твой Бог!
– Передумал‚ так скажет.
– Скажет... Делов у Него больше нету? Ты же не мальчик‚ Ной. Тебе‚ вон‚ шестьсот стукнуло. Забыл Бог про тебя.
– Небось. Не забыл.
Еще день проходит. Еще и еще.
Нет потопа‚ нет!
– Ной‚ – верещат‚ – братишка! Отпирай давай! Мы в твоем корыте шашлычную соорудим. Всякой твари по паре: надолго хватит!
А Ной не отвечает. Ной верит и ждет. Ночей не спит в смятении. Ему бы потоп: труд оправдать. Ему бы не надо: народ жалко.
И вот...
На седьмой день...
Ровно через неделю...
С отсрочкой на неделю...
Они в горы бегут. Они на деревья лезут. Они на цыпочки становятся. Детей малых в бездны кидают‚ чтобы заткнуть‚ затворить‚ запереть воды.
Кто знает‚ почему Бог дал отсрочку? Испытывал ли Ноя?
Кто знает‚ почему у нас такая отсрочка? Испытывают ли нас?
Послушаешь: тюкает где-то молоток. Долго и настойчиво. Аккуратно и терпеливо. Весь век тюкает чей-то молоток‚ чего-то мастерит-сколачивает: то ли дом‚ то ли гроб‚ то ли новый ковчег. И тучка – не по сезону – уже маячит на нашем горизонте.
– Я кончил‚ – сказал я. – Спасибо за внимание.
– Ничего этого не было. – пискнули с отдаления.
– Чего этого?
– Всего ничего!
"Книга
Цель ея заключается в служении
полезным‚ приятным и остроумным
занятием в часы досуга. Автор
книги просит не сравнивать и не
смешивать ее с прочими изданиями
этого рода‚ оказывающими дурное
влияние на невежественное воображение".
"Верное средство познать себя и других"
Х.М.Шиллер-Школьник‚
хиромант-физиономист и френографолог‚ 1903 год.
ГОГОЛЕВСКИЙ БУЛЬВАР
1
В сумерки‚ в серые и неясные предосенние московские сумерки на Гоголевском бульваре сидели три старика.
На Гоголевском это было‚ в сумерках на Гоголевском‚ скорее всего‚ на Гоголевском‚ наверное и наверняка‚ где встал истуканом Гоголь‚ вроде бы Гоголь‚ конечно же‚ Гоголь‚ а может‚ и мы с вами в чугунной тоске расставания.
На Гоголевском это было‚ на старом‚ милом сердцу‚ заросшем липами Гоголевском‚ в самом начале бульварного кольца‚ которое и не кольцо вовсе‚ или в его конце‚ от которого не уйти.
В сумерки всякое может случиться‚ в сумерки‚ в предосенние московские сумерки.
Я верю в невозможное!
В невозможное и стоит только верить.
Пропустить обокрасть самого себя.
Первый старик сидел на скамейке удобно‚ уютно‚ доверчиво. Так садится ребенок в отцовские ладони‚ мозолистые и надежные‚ или в ладони материнские, теплые‚ пухлые караваи‚ в ожидании знакомой сказки‚ привычной и нестрашной‚ любимой от частых повторений‚ концом которой будет благостный сон‚ легкий и невесомый‚ щекой к родимому плечу. Тонкие ноги в белых парусиновых туфлях‚ слабые руки на острых коленях‚ заинтересованные глаза под соломенной шляпой на живом‚ готовом к удивлению и радости‚ хорошо промытом бледном лице. Одет чисто‚ опрятно‚ с пониманием‚ с интересом к тому‚ как это выглядит со стороны‚ и отложной воротничок рубашки "апаш" аккуратно лежал поверх серенького пиджачка‚ наверняка перелицованного и многократно отутюженного через мокрую тряпку‚ и парусиновые туфли – видно было с первого взгляда – регулярно чистились по утрам молоком с зубным порошком. Пухлощекий и голубоглазый‚ округлый – не толстый‚ с седой бородкой клинышком‚ он был похож на агронома‚ на старого агронома-интеллигента со скромным достатком‚ что кончал когда-то университеты в Лозанне или Цюрихе‚ практиковался в лучших экономиях Европы‚ хозяйничал потом на тысячах черноземных десятин России‚ и к нему в деревню‚ в хлебосольный дом с фортепьяно и мезонином‚ приезжали погостить друзья-писатели‚ друзья-художники‚ друзья-музыканты. Он был похож на старого агронома… но агрономом никогда не был.
– Люблю бульвар‚ – сказал вдруг негромко‚ голосом‚ слабым от внутренней мягкости. – Век тут прожил‚ а надо бы два.
Он умер‚ как заснул‚ на этой скамейке в последний предвоенный год‚ в такие же‚ что и теперь‚ прощальные летние сумерки‚ переполнившись до краев тоской неутоленного слияния: умереть для него – просто опустить веки‚ и просидел‚ никем не потревоженный‚ лишние часы на бульваре‚ добавленные самовольно к отпущенному ему сроку. И трогать его не стоило. И тормошить. И прерывать вечное бдение на скамейке в ожидании удивительного. Мало их‚ стариков‚ что дремлют на бульварах целыми днями? Пусть будет еще один.