Не проси прощения
Шрифт:
Виктор опустил голову и уже хотел развернуться к своему автомобилю, как вдруг услышал хлопок — словно кто-то захлопнул дверцу машины. И сразу после этого хлопка с другого конца парковки по направлению к выезду, мерцая фарами, заскользил громоздкий джип.
«Слишком быстро едет», — подумал Горбовский, а после моментально покрылся ледяным потом, когда от машины напротив неожиданно отскочила крошечная детская фигура и, поскользнувшись, распростёрлась на дороге. На той самой дороге, по которой сейчас ехал злополучный джип.
Виктор
Джип просвистел мимо, потом затормозил, и через мгновение раздался полный очумелого страха вопль:
— Б**, вы **ели, что ли?!
Ребёнок, который лежал — точнее, барахтался — у Виктора на груди, заплакал. Спина, хорошенько приложившись о неровные льдины, счищенные с парковки, нещадно ныла. И затылком, кажется, он неплохо так ударился…
— Маришка-а-а-а!!! — послышался отчаянный женский голос, и на Горбовского сверху почти упало ещё одно тело. — Господи!!! Спасибо, спасибо вам!!! Мы только из машины вышли, я наклонилась, чтобы сумки достать, смотрю, а её нет! Ты зачем убежала, дурочка?!
— Мама-а-а-а! — рыдала девочка. Судя по весу, ей было года два-три. Горбовский разжал руки, и она немедленно кинулась маме в объятия.
Господи… Маришка…
— Мужчина? Мужчина, вам плохо?! Вы дрожите… Это озноб? Я сейчас скорую вызову! — тараторила мама по-прежнему плачущей малышки, но Виктор помотал головой.
— Не надо скорую…
Нет, это не был озноб. Он просто смеялся. Лежал и смеялся, глядя в точно такое же, как и минутой назад, равнодушно-чёрное небо, и впервые в жизни благодарил Бога.
Нет, не за ответ. Чёрт его знает, был ли это действительно знак или всё-таки обычное совпадение. Виктор просто радовался, что замешкался, задумался и не уехал сразу с этой дурацкой парковки. Ведь если бы он уехал, то малышки Марины, скорее всего, сейчас не было бы на этом свете.
А знак или не знак — какая разница? Главное, что все живы.
54
Виктор
Утром Горбовский долго гипнотизировал собственный телефон. Запредельно долго. Но выяснилось, что броситься наперерез машине, чтобы спасти ребёнка, намного легче, чем позвонить отцу.
Двенадцать лет… Большой срок. И несмотря на слова Иры о том, что отец давно пожалел о своей категоричности, Виктор всё ещё сомневался. И опасался, что его пошлют вновь. А второй раз, как ни крути, станет последним, больше пытаться «наладить отношения» Виктор точно не станет.
Всё же переборов собственную трусливость, Горбовский нашёл в телефонной книжке номер отца и быстро, пытаясь не думать ни о чём, ткнул пальцем в значок с трубкой. Приложил мобильник к уху и застыл, сглатывая вязкую слюну.
Андрей Вячеславович всегда
Один гудок, два, три… пять… На шестом в трубке послышалось сварливое:
— Ну, здравствуй.
Ответил…
У Виктора будто гора с плеч свалилась. Ерунда вроде бы, всего-то одно слово, но он же знал отца. Тот сделал первый шаг — значит, готов пойти навстречу и выслушать.
— Здравствуй, пап. Мне твоя помощь нужна.
— Решил всё-таки вернуть семью? — хмыкнул Андрей Вячеславович. — Перестанешь ровно сидеть на заднице наконец?
Да… Со стороны, скорее всего, так это и выглядело. Даже со стороны отца, что уж говорить о посторонних людях. Не стал валяться в ногах у жены, не попытался нормально поговорить с детьми, позволил им поменять фамилию и отчество… Значит, не захотел бороться.
Но как бороться, если от твоей «борьбы» может умереть женщина, которую ты любишь? Как бороться, если за те несколько месяцев, что Горбовский дал детям, надеясь, что они остынут, Максим и Марина ещё сильнее ожесточились к нему? Как бороться, если отвернулись разом все, даже собственные родители? Как бороться, если его осторожность и деликатность, нежелание идти на открытый конфликт — всё выглядело как трусость? Как бороться, если любая попытка приблизиться воспринималась сыном однозначно: словно откуп? И это ощущение, по-видимому, со временем становилось в Максе всё сильнее. Он не видел или не хотел видеть искренности отца, общался лишь для галочки.
Как-то так получилось, что из-за связи с Дашей Виктор будто бы стал должен всем вокруг, но при этом остальные члены семьи потеряли обязательства перед ним. Дети перестали считать себя его детьми, родители тоже отстранились. Горбовский никого не осуждал и не обвинял, просто констатировал факт — никто не захотел пойти ему навстречу даже в малости, хотя бы всего лишь выслушать объяснения. Пусть они были бы нелепые. Но хотя бы выслушать. Все настолько обиделись, что забыли: он тоже человек. Сволочь, конечно. И предатель. Но человек всё-таки, а не балласт, который можно взять и выбросить за борт.
Горбовский понимал, откуда растут ноги у такого отношения, и потому не обижался. Он и сам «выбросил за борт» Иру и детей, когда начинал интрижку с Дашей. Поэтому, когда всё вскрылось, они ответили ему тем же…
— Не в этом дело, пап. Я, конечно, хотел бы, но сейчас речь кое о чём более важном, а не о моих хотелках. Мы можем встретиться? Мне нужно показать тебе… один документ.
— Документ? — Андрей Вячеславович явно не ожидал подобных слов. — Хм… Хорошо. Приезжай к нам в загородный дом, мы с матерью сейчас здесь.