Не проси прощения
Шрифт:
— Ты чего на пол-то сел? — спросила Ирина почему-то шёпотом, и Виктор так же шёпотом ответил:
— Ну а куда? Не с тобой же рядом, диван и так узкий, а я слишком большой.
— Возьми стул.
— На нём твои вещи.
— Переложи их куда-нибудь.
— Да ладно, Ириш, перестань. Всё нормально. Тут же ковёр, а не голый бетон.
— Ну как хочешь, — ответила она ворчливо, отвернулась и закрыла глаза.
Одна минута, две, три… пять… Сон не шёл, хотя вроде бы действительно устала и спать хотелось. Однако молчаливое присутствие за спиной Виктора, который, кажется, даже не шевелился, не давало расслабиться.
Ирина вздохнула. И неожиданно замерла,
— Ты очень красивая с этой причёской. — Виктор произнёс это почти неслышно и как-то робко, будто бы стеснялся собственных слов. — Очень, Ириш…
Отчего-то стало больно дышать, и Ирина зажмурилась, ощущая, как в глазах вскипают слёзы.
Она постриглась ещё в больнице. Попросила у медсестры ножницы и оттяпала косу без всякой жалости. И с тех пор больше не отращивала, опасаясь, что прежняя длина волос будет действовать угнетающе. Так, с короткой стрижкой, было легче жить. Хотя до сих пор иногда, надевая свитер, Ирина проводила руками по шее, словно хотела вытащить косу из-за ворота…
— Почему? — прошептала она где-то на грани слышимости, не ожидая, что Виктор разберёт её мучительный вопрос. И тем более не ожидая, что он вдруг, приподнявшись, прижмётся губами к её волосам и выдохнет с отчаянием:
— Иринка моя, Иринка… — Несколько мгновений молчания, а затем тихие и горькие слова, каждое из которых отчего-то проливалось бальзамом на её измученное сердце: — Потом, после… Я много читал, желая понять, разобраться, насколько сильный вред причинил тебе — не физически, нет, психологически. Ты искала причину моего поступка в своём поведении, Ириш? Зря… Это только моя зона ответственности. Ты не сделала ничего, за что я мог бы тебя упрекнуть. Ты была самой лучшей для меня. Всегда была. И осталась… Почему? Потому что я недостаточно ценил всё, что у меня было. Надеялся, что никто не узнает. И поддался искушению. Мне нечем себя оправдать, и ты тоже не вздумай этого делать. Я поступил отвратительно. Я, а не ты.
— Ты просто меня не любил… — прошептала Ирина, всхлипнула от обиды — и охнула, когда Виктор перевернул её лицом к себе, почти ложась рядом, и прошептал, касаясь её губ горячим дыханием:
— Ириш, очень любил. Очень. Это было… как затмение. Кратковременное. И чувства оно затрагивало только низменные, ниже пояса которые. Сердце и мозг у меня в то время совсем не работали. Отключились, видимо. Самому тошно вспоминать… И ты не вспоминай, не думай о плохом.
— Я стараюсь, — вздохнула Ира и замерла, ощутив лёгкий и робкий поцелуй. Даже целовал Виктор теперь иначе… Раньше его поцелуи были как цунами — он мгновенно захватывал её губы, не тратя время на какие-то предварительные ласки, сразу погружался как можно глубже, резко и иногда даже почти агрессивно. Он и в целом был почти агрессивным в сексе, и подобной невесомой нежности Ирина от бывшего мужа не видела никогда. Даже, пожалуй, в их первую ночь…
Но сейчас всё было иначе. Он целовал её с опаской, словно действительно боялся, что оттолкнёт. И оттолкнула бы, наверное. Но…
Слишком было сладко. И необычно. С одной стороны — это был Витя, её родной и любимый, несмотря ни на что, а с другой — всё-таки не совсем он.
И Ирина позволила себе это. Немного нежности, тихой и робкой, лёгкой, как дуновение летнего ветерка, как просьба о прощении…
— Иди, — прошептала она через минуту, погладив Виктора по плечам. Таким же крепким, как много лет назад. Но, как выяснилось, ненадёжным. — Я буду спать. Спасибо.
— Ириш… — Голос был умоляющим и почти жалким, но Ирина мотнула головой, отметая в сторону
— Нет, не нужно. Иди.
Он не стал спорить.
53
Виктор
Выйдя из подъезда, Горбовский на негнущихся ногах пошёл к машине. Остановился возле неё, опершись на дверь спиной, и запрокинул голову, вглядываясь в небо, непроницаемо чёрное, без единой звёздочки.
Виктора штормило, словно он выпил в одиночку бутылку коньяка. Ира… такая родная и любимая, нежная и отзывчивая, почти в его руках. Почти… но всё-таки не совсем.
Словно дань прошлому. Их безмятежному счастью, радостным улыбкам, страстным взглядам глаза в глаза. И горькому настоящему, в котором не было больше «мы» — только она, смертельно больная, и он, искренне раскаявшийся. Ира поняла, что действительно искренне… И этим поцелуем словно дала ему право на прощение. Это уже было практически чудом, Виктор понимал. Но ему отчаянно хотелось получить не только право на прощение, но и право на второй шанс.
И теперь, вспоминая тот недолгий и словно воздушный поцелуй, он как никогда понимал, насколько же фальшивыми были последние годы его жизни. Всё пережитое за двенадцать лет показалось ненастоящим, напускным — словно Горбовский не жил, а имитировал жизнь. И настоящее пришло только сейчас — вместе с Ирой. Только сегодня, держа в руках бывшую жену, Виктор неожиданно почувствовал себя живым. Будто до этого он находился в спячке и только теперь наконец очнулся…
Очнулся, чтобы понять: обратного хода нет. Ира ясно и чётко выразила свои мысли, сказав: «Нет, не нужно». Она не ломалась и не кокетничала, её «нет» значило именно то, что она говорила. Их поцелуй был для неё всего лишь призраком прошлого, но нисколько не обещанием будущего…
Виктор вздохнул и стиснул зубы, не отрывая взгляда от чернильного неба, настолько равнодушного, что это казалось насмешкой над верующими. Вот поэтому Горбовский никогда и не верил: какая-то вселенская глупость эти мысли о том, что там, над нами, кто-то есть, смотрит и оценивает наши слова и поступки. В мире столько несправедливости, что даже странно, как ещё на этом свете до сих пор остаются верующие. От страха перед смертью, может, они верят во всю эту ерунду? Действительно ведь, думать о том, что там, за чертой, не будет ничего, кроме такой вот пустоты, что распростёрлась сейчас у Виктора над головой, — да, думать об этом неприятно. Поэтому и верят в высшие силы.
— Ладно, высшие силы, — усмехнулся Горбовский почти со злостью, неразборчиво шепча себе под нос: — Если вы там есть, дайте мне знак. Смогу ли я спасти Иру? Чёрт с ним, с этим прощением, да и со вторым шансом тоже. Подавитесь ими! Главное, чтобы она жива осталась. Пусть смотрит, как растёт Ульянка, будет рядом вместе с Максом и Ришкой. Сын ведь ещё не женился, внука нам не заделал! Или внучку. Разве же Ира заслуживает смерти? Хрен со мной, мне припасено место в аду, я уже понял. Но Иру-то, Иру ЗА ЧТО?! Я хочу, я должен её спасти! Смогу ли?..
Небо по-прежнему оставалось непроницаемым и молчаливым. Ничего в нём не вспыхнуло, не заискрило, и даже снег не начался. Всё то же самое… Поздний вечер, полутёмная автомобильная парковка, тусклый фонарь над его лысой башкой, горы снега и машины в ряд.
Никто не желал разговаривать с Виктором и подавать ему какие-то знаки. Что и требовалось доказать. Либо нет никакого Бога, либо он не снизошёл. Верующие вроде считают, что он только с пророками разговаривает? Вот Горбовский, видимо, не пророк.