Не путай клад с могилой
Шрифт:
– Можете уволить, – проворчал Сашка и насупился. – Я не помню, кто там стоял. Оставьте меня в покое!
Я повернулся к нему спиной, чтобы не видеть этих лживых поросячьих глаз, и процедил:
– Иди!
Зубчатая корона торцевой башни, вросшей в узкий и тонкий жилой корпус; горящие густым, плотным разноцветьем витражные окна; блестящая чешуя красной черепицы; высокий, гладкий, без единой трещины дувал, ограждающий мое хозяйство, – вся эта дорогостоящая конструкция, напоминающая бутафорскую копию генуэзской крепости,
– Добрый вечер, господин директор!
Я поднял глаза и увидел в мансардном окне блестящую лысину профессора Курахова.
– Добрый вечер, – ответил я.
– Прекрасно на улице, не правда ли?
– Вы правы.
– Далеко собрались на ночь глядя?
Профессору хотелось либо потрепаться, либо потрепать мне нервы. Я предпочел молча удалиться в темноту. Меня потянуло к крепостным стенам. По тропе, которая представляла собой отшлифованную на камнях дорожку, я прошел вдоль главного бастиона, спустился ниже, на покатый луг, щедро нашпигованный белыми камнями и местами поросший горным боярышником. В этом месте иногда разбивали свой лагерь туристы, и тогда по вечерам склон освещали всполохи костров, слышались песни и на море сползал головокружительный запах каши с тушенкой.
Сейчас здесь было безлюдно и темно, и я продвигался между раскиданных, словно кости на древнем могильнике, камней почти на ощупь. Огни набережной слепили глаза, а музыка забивала шум прибоя, и не было ничего странного в том, что я едва не прошелся по человеку, который сидел на пирамидальном камне, нависающем над склоном, как нос корабля над морем.
– Эй-ей! Поосторожнее! – услышал я знакомый голос.
– Это вы, отец Агап? Какого черта вы сидите в темноте?
– Думаю.
Священник привстал, где-то под его ногами звякнула бутылка. В свете набережной блеснули глаза моего первого постояльца.
– Я ничего не отдавил вам?
– Нет, Кирилл, обошлось. Вы всего лишь наступили мне на руку… А вы что делаете здесь в такое позднее время?
Я не ответил и присел рядом с ним на камень, еще хранящий тепло солнца. Некоторое время мы оба молча смотрели в огромный черный мир, состоящий из слившегося неба и моря, и казалось, что огоньки траулеров медленно переползают на небо, превращаясь в звезды.
– Мне показалось, что вы сегодня чем-то удручены, – сказал отец Агап.
– Вам не показалось, – с удивительной легкостью честно ответил я. – Тяжело на душе.
– И что тяготит вашу душу?
– Наверное, ощущение греха.
– Что ж вы молчали! – воскликнул священник. – Вам обязательно надо исповедаться!
– И что от этого изменится?
– Вы облегчите свою душу!
– Вы искренне думаете, что душу так легко облегчить? Лишь одной исповедью?.. Кстати, а что вы пьете?
Отец Агап смутился, кашлянул, покряхтел, шаря у себя под ногами, и, явно
– Портвейн. Массандровский портвейн. На редкость хороший, между прочим. Не желаете выпить?
– С удовольствием. Это иной раз очень даже полезно.
– Вот только стаканчика у меня нет.
– А я из горла.
Я приложился к бутылке. Отец Агап оживился:
– Скажите откровенно, Кирилл, я вам не слишком надоел? Я не стесняю вас своим присутствием?
– Живите сколько хотите, – ответил я. – Мне вы не мешаете. Пусть всякой нечисти в моей гостинице будет неуютно.
Священник с облегчением рассмеялся.
– О да! Это я вам обещаю! Тем более что у меня появилась помощница.
– Кстати! Вы с Мариной раньше знакомы не были?
– Увы! Если бы я встретил ее раньше, то, может быть, меньше было бы работы.
– В каком смысле? – не понял я.
Священник вздохнул и тоже сделал глоток портвейна.
– Видите ли, Кирилл, Марина идет по правильному пути, но в связи с тем, что мое воздействие на нее как врачевателя души слишком эпизодично, быстротечно и вскоре прекратится, то у Марины могут снова возникнуть проблемы…
– О каких проблемах вы говорите?
– Не спрашивайте, Кирилл, – сразу же ответил отец Агап. – Это была почти что исповедь. Я не смею выдавать чужие тайны.
– Я не о тайнах спрашиваю, – поспешил я оправдать свой вопрос. – Но если у моих клиентов возникают проблемы, то я всегда стараюсь решить их.
– Нет-нет! Вы эту проблему не решите. Здесь поле деятельности не для мирского администратора.
– Значит, речь идет о нравственности?
– Да, пожалуй, это так. – Отец Агап помолчал минуту, потом схватил меня за руку и с жаром заговорил: – Только ради бога не думайте об этой девушке плохо! То, что произошло с ней, увы, сегодня не редкость. Путь к господу тернист. Ей надо помочь, и мне это по силам.
– Что ж, желаю вам успеха, – сказал я, вставая с камня, и, как бы к слову, добавил: – Кстати, я знаю, что после захода солнца вы любите постоять у окна и полюбоваться ночным морем.
– Да! Каюсь! Люблю! Но если вы запрещаете мне подниматься на второй этаж…
– Нет-нет! – прервал я священника. – Стойте у окна сколько хотите.
– Это огромное наслаждение для души, – сказал отец Агап. – Представьте: море, полная луна, серебристая дорожка… Кстати, я и здесь читал, пока буквы различить можно было. Вот Псалтырь с собой прихватил.
– Ну и читайте на здоровье! – порадовался я за своего постояльца. – Правда, вчера я поставил у окна акваланги. Не мешали они вам?
– Что вы, Кирилл! Конечно же, не мешали! Я к ним и не прикасался вовсе!
– Что ж, спокойной ночи!
– И вам доброй ночи!
Я был уверен, что отцу Агапу известно то, что позволило бы мне с необыкновенной легкостью распутать клубок странных и неприятных событий безумно длинного сегодняшнего дня и тем более уберечь меня от ошибок в будущем. В общем-то, я был недалек от истины. Но сколько людей тонуло в пучине, будучи совсем рядом со спасительным берегом, именуемым истиной!