Не пытайтесь это повторить
Шрифт:
– Еще кто хочет получить моего не девственного тела? – валькирически возопила я, развахивая, то есть размахивая монтировкой.
Что удивительно – они не сдались!
Девушка с флейтой подскочила ко мне и ударила меня своим инструментом по голове:
– Сдохни, гадина!
Ах ты еще и ругаешься! Получай же!
Флейта от соприкосновения с моей головой развалилась на куски, а я даже не почесалась. В боевом пылу я была просто неузнаваема.
– Дура! – сказала я опешившей сатанистке. –
После чего я сломала девушке руку.
Открытым переломом.
А какого!.. Нечего было лезть!
Бантик и Астарта с восхищением следили за мной. Я прошлась по кучке сатанистов, как гребень по плеши. В конце концов они, с ранениями разной степени тяжести, принялись просить у меня пощады.
Я вспомнила, кстати, Уму Турман из любимого мною фильма «Убить Билла». Встала в ее боевую стойку и сказала:
– Ваши жизни отныне принадлежат мне. Подчинитесь мне или погибнете!
Сатанисты завыли. И выли они следующее:
– Приди, приди, Владыка Тьмы, и спаси нас от этой твари!
– Прекратите вой! – сурово сказала я. – А то я вам еще что-нибудь сломаю. Дождетесь вы своего владыку, как же!
– Идем отсюда, Тийя, – величественно обошла сатанистов Астарта. – Они получили достаточно.
– Я еще на обратной дороге всыплю, – пообещала сатанистам я. – Лучше запишитесь в колхоз и сейте рапс.
Ответом мне были стенания и проклятия. За это я разбила еще парочку особо щедрых на проклятия ртов.
А потом покинула поле боя, идя вслед за Бантиком и Астартой.
По кукурузному полю мы шли долго, но я не замечала времени. Во мне бродил боевой пыл и ухали барабаны. Я снова чувствовала себя живой! С кровью и сердцем!
Поле оборвалось так же внезапно, как и началось. Сразу за ним образовалась жилая местность, состоящая из частных приземистых домиков и панельных пятиэтажек. Это и был поселок городского типа под названием Рохлино.
– Мы почти пришли, – сказал Бантик. – Здесь по прямой, а потом надо свернуть в переулок Трубопрокатчиков.
Мы с Астартой повиновались указаниям Бантика.
Переулок Трубопрокатчиков состоял из двух рядов одноэтажных частных домов разной степени ветхости. Бантик подвел нас к одному наименее ветхому. У этого деревянного сруба с облезшей краской даже имелись три пластиковых окна. Два других были закрыты облупившимися ставнями.
– Пришли, – сказал Бантик. – Постучись, Тийя.
– А не получится так, что мы не вовремя? – спросила на всякий случай я.
– Нет. У нас срочное дело. Стучись.
Я повиновалась.
Дверь не сразу, но отворилась. Над крылечком зажглась лампочка ватт пятнадцати. На пороге стояла сухонькая старушонка из разряда божий одуванчик.
– Вам чего? – неожиданно сурово
Астарта высунулась передо мной.
– Здравствуйте, матушка, – сказала она. – Нам надобно к старцу по очень важному делу.
– По неважным делам его и не беспокоят, – как-то смягчилась старушка. – Посидите в коридорчике, обождите. У него сейчас посетительница. Выйдет, тогда я вас приглашу.
Старушка провела нас темными сенями и посадила на старом сундуке в крохотном коридорчике. В него выходили три двери. За одной раздавался женский плач.
– И не реви! – услышала я громкий, немного визгливый, но несомненно мужской голос. – Кто тебе дал право обеты нарушать?
Плач прекратился. Женщина сказала в ответ:
– Но я очень люблю его, дядюшка!
– Не любовь это, а похоть одна у тебя! Не гневи Господа!
– Я в Господа не верую.
– То-то и плохо. Самовольничаешь все, а того не понимаешь, что возлюбленный твой обет безбрачия дал.
– Как будто нельзя нарушить этот обет!
– Нельзя. Грех.
– Грехов нет, есть одни недостатки!
– Ух ты, все знаешь! Тогда зачем ко мне пришла?!
– Я хочу, чтобы вы мне судьбу предсказали и помолились за меня.
– Я судьбу не предсказываю, а помолиться – помолюсь.
– Как вы судьбу не предсказываете? А Маше Мясновой предсказали!
– Та Маша, а ты – Параша. С Парашами у меня другой разговор.
– Никакая я не Параша! Меня Аделаидой зовут.
– Прости, Господи, грешную рабу Твою Аделаиду и усмири ее гордыню! Укроти похоть! В церковь тебе надо ходить, Аделаида, и каяться.
– Хорошо, я пойду в церковь, только сделайте так, чтобы Коля на мне женился.
– Говорю тебе, нельзя ему. Обет он дал. И станет монахом.
– Но я же люблю его!
– Он Господа больше, чем тебя, любит. Не греши, отпусти его. Он поедет на Афон-гору, будет за тебя молиться. А ты себе нового полюбовника найдешь.
Женщина снова заплакала. Но теперь как-то неуверенно.
– Не реви. Вот тебе святая водичка. Попей ее, дьявола от себя прогони, все в доме покропи. Икону себе купи и крест нательный.
– А как вы узнали, дядюшка, что на мне крестика нет?
– Никак. Тебе это знать незачем. Ступай с Богом.
Дверь раскрылась, и мимо нас по коридору прошла заплаканная молодая женщина. Довольно красивая, но с размазанной косметикой. Снова появилась старушка. Женщина что-то сказала ей сердито, старушка что-то едва слышно пробормотала в ответ. Женщина прошла в сени и хлопнула дверью. Стало тихо.
Старушка подошла к нам:
– Посидите, я узнаю, примет ли вас старец.
Она прошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Я ощутила, как поднимается во мне волнение. Куда я попала и к кому?