Не разбивай мое сердце

Жаклин Николь

— Эй! — закричал Шейн, схватив меня за бедра и задвинув за спину, прежде чем Келлер мог врезаться в меня. — Сегодня никакого баловства с тетушкой Кейт, хорошо?

— Ну, почему?

— Знаю, я не прав. Папочка не должен был ее преследовать, — ответил Шейн серьезно, посмотрев на меня через плечо и послав коварную улыбку. — Я иду в душ. Почему бы тебе не узнать, можешь ли ты с чем-нибудь помочь тете Кейт?

Шейн вытянул руку позади меня и слегка шлепнул по бедру, прежде чем покинул кухню. Я пялилась на его задницу, пока

он не скрылся из виду. Черт.

Покачала головой и улыбнулась Келлеру, который наблюдал за мной со странным выражением на лице.

***

— Святое дерьмо, — застонала я в душе позже этой ночью. Дети, наконец-то, легли спать, а Айрис уснула сразу после кормления. С того момента прошло несколько часов, поэтому я поговорила с медсестрой по телефону, которая знала меня по имени после всех разов, что я звонила насчет Ганнера, она заверила меня, что Айрис может продержаться больше двух часов между кормлениями.

К сожалению, у моей груди не было такой способности. Они были чертовски твердыми, и так сильно болели, что я расплакалась. Взяла молокоотсос, посмотрела на него и осознала, что эта штука не должна быть рядом с девушкой, когда ей так больно. Согласно словам медсестры, теплый душ был следующим подходящим действием, поэтому я позволила горячей воде скользить по моему телу, надеясь, что грудь освободится от небольшого количества молока, и мне станет легче. Казалось, что это не помогло.

— Кейт? — позвал Шейн, испугав меня. Я зашипела, когда коснулась рукой одной из своей груди. Боже, это агония.

— Да? — крикнула дрожащим голосом.

— Ты там уже долго, детка. Все хорошо? — его голос становился ближе.

— Да, я выйду через минуту, — отозвалась я.

Должно быть он услышал что-то в моем голосе, потому что через секунду отдернул шторку немного и просунул голову в укутанную паром душевую.

— Что не так?

Я повернулась к нему и прикусила щеку изнутри, когда его глаза расширились.

— Иисус Христос! — сказал он. — Какого хрена?

— Айрис не голодна, — шмыгнула я носом. — Они так болят.

Он скрылся за занавеской и через минуту залез в душ голый, уставившись на мою грудь.

— Внимательно смотри, — пошутила я, указывая на «девочек». — Ты больше никогда не увидишь их такими торчащими, — последнее слово было почти сопровождено рыданием.

— Боже, они выглядят....

— Отвратительно, — перебила я, кивнув. Голубые вены ярко выделялись на бледной коже. Казалось, будто я нарисовала их острым карандашом.

— Болезненно, — поправил он тихо. — Ты говорила с медсестрой?

— Она сказала принять горячий душ, — ответила я раздраженно, отпрянув, когда он поднял руку, чтобы прикоснуться ко мне. — Очевидно, от этого нет толку. Ты, возможно, захочешь уйти. Я не брилась... Боже, не знаю… Уверена, что «девочки» скоро взорвутся, отчего кровь и молоко будут по

всей ванной.

— Уверен, что они не взорвутся, — сказал он в ужасающем изумлении.

— Я даже не уверена, что смогу заставить Айрис есть в таком состоянии. Они останутся такими навсегда, — я покачала головой. — И у меня ужасное чувство дежавю. Такого не было прежде?

— Другой душ, — сказал он серьезно. — И в последний раз ты наблевала мне на ноги.

— Всегда, пожалуйста, — сказала я сухо. — Боже, это так позорно.

— Нет, рвота — позорно. А это нет.

— Столь же позорно.

— Нет. Дерьмо. Ты, правда, не брилась, — сказал он, глядя вниз.

— Боже, Шейн! Убирайся! — зашипела я, прикрывая промежность руками и поморщившись, когда внутренние поверхности моих рук коснулись груди сбоку.

— Перестань, — нахмурился он, убирая мои руки, не отрывая от меня взгляда. — Твои волосы там рыжее.

Он провел пальцами по моей лобковой кости и мой желудок сделал сальто.

— Сосредоточься, Дирк Дигглер (прим. перев. Порноактер)

— Я сосредоточен, — он снова посмотрел мне в глаза. — Что мы делаем?

— Не знаю! Я торчала в этом гребаном душе вечность, — я подняла руку со сморщенной от воды кожей к лицу. — Мои пальцы могут никогда не восстановиться.

Он поцеловал мои пальцы, в его глазах плясали озорные огоньки.

— Стой неподвижно, — пробормотал он, поднимая руки и нежно проведя пальцами по моей груди. Не было больно, но я все еще была напряжена и не двигалась, просто на всякий случай.

— Ауч, — сказал он тихо, подняв голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Есть что-то похуже, чем «ауч»?

— Гребаный сукин сын.

— Да, очень хорошо описывает, — слегка хохотнула я.

Он скользил пальцами в ложбинке, между моими грудями, и наклонился, чтобы медленно меня поцеловать, обнимая меня. Я так сильно хотела к нему прильнуть, но понимала, что это будет невероятно больно.

— Стой неподвижно, — напомнил он мне в губы, затем отстранился.

Прежде чем я осознала, что происходит, Шейн обхватил ртом один из моих сосков. Я дернулась, но его руки держали меня, когда он медленно всосал сосок несколько раз. Когда он, в конце концов, отстранился, я видела, что на его лице играла улыбка триумфа. Затем он наклонился к другому соску и повторил свои действия.

Когда он закончил, молоко медленно стекало по моему туловищу, смешиваясь с охлажденной водой из душа.

— Святое дерьмо.

— Я все исправил, — сказал он гордо, поднимая руку и нежно массируя мою грудь.

— О, боже мой, уже намного лучше, — застонала я, в облегчении закрыв глаза. — Спасибо. Было очень странно, но спасибо.

— Почему странно? — спросил он со смехом, и мои глаза почти вылезли на лоб.

— Ты только что сосал молоко из моей груди.

— В отличие от сосания его из других мест? — спросил он, приподняв бровь.