Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)
Шрифт:
С поломанной челюстью он долго не мог питаться, сидел на бюллетене и пил по вечерам, как привык, тихий, молчаливый, его поили бесплатно как героя, но, к сожалению, он получал по бюллетеню как за бытовую травму в состоянии алкогольного опьянения, так составили формулировку в истории болезни, а потому выходило денег очень уж мало, что-то за пять дней только заплатили, а ведь он-то пошел буквально на амбразуру — защищать слабейшего, били того же в стельку нетрезвого Игорька за долги; просто ему налили, а он денег не взнес, сидел улыбался.
Двое кинулись его потрошить
Другой великий поступок дядя Леня совершил ради чужой кошки. Собаки загнали ее на березу, она сидела там и подавала беспрерывный SOS три дня, уже над ней кружились вороны.
Маша сильно расстраивалась, дети только и говорили что о кошке, хозяйка жила в пятом от них подъезде, малознакомая, бабулька из уходящих, перевязанная вся платком как революционный матрос пулеметными лентами, крест-накрест, пухлые ноги в войлочных тапках, и подозреваем, что единственный фонд поддержки — эмалированное ведро кислой капусты в заначке. Платить пацанам за снятие кошки она не поднялась (они ей лукаво предлагали).
Дядя Леня, молчаливый, со своей хрупкой челюстью, в конце концов, согласно своей роли хозяина двора, достал у электриков лестницу, полез, шатая тонкое дерево, снял уже затихавшую кошку, всполошив сидящих в радиусе трех метров ворон, и доставил свою ношу вниз, где кошка прыснула под машину тут же, а двор разошелся в чем-то разочарованный, ждали, видимо, что дядя Леня убьется с этой лестницы.
Герой дядя Леня, однако, взял на себя еще и другую функцию хозяина: будучи дома, он постоянно, неутомимо и громко брюзжал, неостановимо произнося матерный монолог.
Поэтому Маша наконец-то купила телевизор (в рассрочку, по-бедняцки, черно-белый). Только у телевизора дядя Леня переключался с жены и детей на изображение, поливая матом дикторов, актеров и деятелей компартии, членов политбюро, что само по себе было очень опасно.
Еду Маша носила ему к телевизору в плошке. Он медленно, преодолевая постоянную хрупкость челюсти, ел, а после программы «Время» шел во двор обсуждать с друзьями игру спартачей, так что жизнь как-то могла войти в свои берега.
Уже после этих событий дядя Леня начал падать и закатывать глаза прямо там же, у доминошного столика среди друзей, и его принесли домой раз-другой, а на третий раз, испугавшись, Маша вызвала «скорую помощь», и диагноз был поставлен эпилепсия, приговор врачей — пить нельзя.
Но он сразу же после них встал, пошел и выпил.
* * *
А в соседнем подъезде буквально день в день с ним умерла одна женщина Алла, она ходила всегда худая, очень худая, и тянулась к художникам, будучи сама по профессии постижером, т.е. мастером по парикам, т.е. закончила училище (вместе с дочкой Маши) и пошла работать в театр глухонемых.
Долго она там не продержалась, копеечные
Девочка Аллочка представляла собой вечное несчастье, она на ходу, во дворе, встретив Машу, жаловалась ей с горечью на жизнь и заработки, не говоря главного.
В конце концов Алла похоронила мать и осталась абсолютно одна. Не было у ней никого (в том смысле, в каком женщины произносят эту фразу). И почему, непонятно. Алла всегда выглядела хорошо, стройненькая как палочка, черноглазая, французского типа. И с первого курса училища она ходила в подругах у Верочки, то есть именно Алла нашла данное ПТУ и рассказала об этом как дурочка Вере, и та тоже начала готовиться поступать, вот как! И они вместе заканчивали, а результат оказался у Аллы совсем другой, потому что она была честная.
Наконец нашелся ей жених, они жили замечательно до самой свадьбы и некоторое время спустя после свадьбы (на которой, кстати, выяснилось, что жених еще женат, не развелся, как-то не подумал, так что в загс не пошли, а празднование состоялось).
Потом жених исчез, оказавшись через некоторое время в компании близких ему по духу мужчин и мальчиков, склонных к однополой любви, и Алла затем привела еще одного, вечно пьяненького художника, и опять начала летать туда-сюда, добывая хлеб насущный на киностудии «Мосфильм». Куда ее, по просьбе Маши, устроила Верочка.
Жалкие деньжата, но на вино хватало, а через четыре-пять месяцев и этот муж удалился, когда Алла уже ходила с еле заметной беременностью, и тут всё, стоп.
Начинается ее реальная жизнь, то есть должны состояться роды и последующие нечеловеческие усилия по прокормлению потомства, захлопывается ловушка, Алла остается одна со своими малыми силами, без матери, без никого, и рожает двойню, совсем уж нечто непереносимое по тяжести.
С близнецами еле справляется обычно большая семья, и Алла начала вечерами, уложивши детей, пить от усталости.
И тут уже служение Богине потекло беззаконное, ничего не соблюдено, питье не в компании на троих, а в одиночку. Где взять девочке еще двух пьющих девочек?
Религия мужская по определению. Так оказалось в данном случае.
Это у нее был так называемый отдых, так называемое временное освобождение, послабление, уход, даже своего рода отказ от борьбы, и никаких возлияний на алтарь дружбы во имя Богини.
Богиня гневалась.
Но представить себе пробуждение утром, необходимость до восьми тридцати сбегать на молочную кухню за бесплатным молоком, да даже один простой процесс гуляния с двойней, с двойной тяжести коляской перебраться через высокие ступени подъезда, шесть к входным дверям и десять добавочных до лифта, как тащить их двоих да коляску при собственном весе сорок два килограмма!