Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)
Шрифт:
Бабушка Ниночка!
Ляля кинулась в кладовку и, раскидав все, нашла старый ящик для благотворительности, но там ничего не оказалось.
И тут раздался громкий треск, как будто тряслась железная коробка.
Телефон лежал и трезвонил под свалкой книг. Яэль его не сразу обнаружила.
— Алло!
— Лялюша!
Бабушкин голос — далекий, гулкий, слабый.
— Баба? Ты где?..
— Я в горах,— отвечал нечеловеческий, равномерно звучащий среди какого-то эха голос.
— А где, где? Я хочу приехать! На Рождество хочу к тебе!
—
— Я к тебе, я с тобой, бабуля! Я тебя люблю!— заплакала Ляля.
— Ну приезжай. Оденься получше, я вот замерзла… Птицы, птицы тут.
— Я привезу тебе всё!
Тут связь прервалась.
Ляля вышла на улицу. Папарацци растворились в холодном воздухе, как призраки прошлого. Видимо, они уехали вслед за кабриолетом мамы Тани.
* * *
Через четверо суток замерзшая Яэль (напоминаем, что в переводе с библейского это имя означает «решительная») плелась вслед за проводником по ледяной горной тропинке наверх, в конец тибетской деревни. Уже стемнело. Бабушка больше не отвечала, может быть, у нее кончились деньги на телефоне.
Проводник втащил рюкзак Яэль в дверь почерневшего от старости каменного дома, втянул саму Яэль, получил от нее плату и сгинул. Оставалось подойти к хозяину, взять ключ и лечь спать. Четверо суток почти без сна. Самолет на Франкфурт, шесть часов до Дубай, пять до Мумбай, железная дорога, автобус, холодный джип.
Бабушку в Индии ей найти не удалось.
Теперешний отель стоял как раз на границе Индии и Непала, дальше дорога шла все выше и выше, к пятитысячникам.
Хозяин отвел бывшую принцессу на второй этаж в ее низенькую, беленную известью клетушку, показал удобства в коридоре (бетон, дыра внизу и душ над дырой), а затем исчез.
После всех вокзалов и придорожных монастырей комнатка была просто раем.
Яэль села на кушетку и заснула.
Проснулась она от жуткого грохота. За окном пустили ракету. Было очень холодно.
Рождество, стало быть! Ничего себе праздничек.
Надо было спуститься вниз, хоть выпить горячего кофе.
Яэль, тяжело топая в своих навороченных, шипованных горных ботинках, вышла в холл.
Это была довольно большая низкая комната с барной стойкой и открытым очагом. Повсюду на полу сидели люди, велись неспешные разговоры. Все были одеты, как Яэль, и, наверно, она тоже выглядела как они. Во всяком случае, ничем не выделялась — и никто не обратил на нее внимания.
Слава богу.
Мало ли, гостиница, все друг другу чужие, и она как все, а то, что сейчас праздник,— вот люди и спустились вниз. И она спустилась.
Яэль заказала кофе, хозяйка кивнула, достала жестяную мерку на длинной ручке, погрузила ее в жестяную кастрюлю с черной бурдой и налила это пойло в пластиковый стакан.
С кофе в руке Яэль стала искать себе место. У огня все было занято. Пришлось сесть под стеной,
Яэль оказалась как бы над людьми, сидящими на полу, на пенках и подушках. Там по рукам ходили бутылки, там раздавался тихий смех, народ перешучивался.
Тихо-тихо Яэль стала пить то, что называлось кофе, опустив голову, чтобы ни на кого не смотреть. Взгляд — это тоже как просьба, в нем многое читается. Вечное одиночество в толпе, всегдашняя судьба принцессы. Нет, какой там принцессы, немолодой русской девушки на чужбине. Конец мира, конец жизни.
Как стыдно быть одной, никому не нужной в праздник, и еще позорней пытаться с кем-нибудь заговорить. Тем более что немытые руки… И наверняка грязное лицо. Нечесаные волосы. Заспанные глаза.
Нища, нища. Бабушке-то лучше, она знает свою дорогу, за ней монастырь, люди, которые ее ждут.
Найти бы бабушку, ходить с ней, собирать милостыню. Все же не одна.
Бурда была горячая, даже сладкая, и все-таки отдавала кофе. Жар и запах горящих поленьев от очага, пламя свечей по стенам, тихие разговоры, сладковатый табачный дым, стелющийся под потолком…
«Ну вот я и пришла, хоть сюда. И хоть такое, но Рождество. И я не одна. Кругом люди»,— подумала растроганная Яэль. У нее возникло даже какое-то чувство братства, первый раз в жизни.
Неожиданно кто-то из сидящих у огня обернулся, посмотрел на нее и со смехом воскликнул: «Она одна! Сделать, что ли, ей массаж ног?»
Кто-то сказал «О!». Все захихикали и замолчали в ожидании.
Что тут за народ? Яэль на всякий случай сосредоточилась на своем кофе. Вдруг похолодело в груди, стало страшно торчать у всех на виду. Над ней что, смеются?
Но тут произошло что-то непонятное — в дверях стоял некто посторонний, кого здесь не было. Он, метнув недобрый взгляд на шутника, быстро прошел среди сидящих людей и возник перед Яэль. Замерзший, замотанный по брови мужчина. Видны были одни светлые глаза. Он поздоровался, неторопливо размотал на себе пеструю шаль, высвободил свои длинные пушистые волосы, опустился к ногам Яэль и начал расшнуровывать ее мокрые ботинки, потом снял их, дальше больше, стащил носки и стал растирать замерзшие ступни Яэль своими горячими, необыкновенно сильными руками.
Она сидела окаменев. Это и есть массаж ног?
Народ теперь жужжал, занимался своими делишками, никто не смотрел в их сторону.
Но, наверное, здесь так полагается. Такая услуга.
Он буквально разбирал по косточкам ее пальцы и, согрев, собирал их обратно.
Рождество, взрывы ракет за окном, морозная ночь в горах, горячий кофе и первый в жизни человек, который так решительно коснулся ее ступней.
Она жутко стеснялась и думала, как ему заплатить, а он вдруг привстал и поцеловал ее, поздравив с наступившим Рождеством…