(Не)счастливого Рождества
Шрифт:
Уэнсдэй закатывает глаза и быстрым шагом приближается. Ксавье буквально теряет способность дышать, когда она оказывается настолько близко, и машинально подается ей навстречу. Но Аддамс тянется вовсе не к нему, а к столику под зеркалом — взяв оттуда заколку, она ловко собирает мокрые волосы в высокий пучок. Он неотрывно следит за каждым до боли изящным движением ее гибкого тела, и этого оказывается достаточно, чтобы ощутить напряжение в паху.
— Я хочу лечь пораньше и не настроена вести серьезные разговоры, если ты пришел за этим, — произносит Уэнсдэй, не
— Извини, я вовсе не собирался рыться в твоих вещах… — он отчаянно пытается завязать хоть какой-то диалог, лишь бы только подольше оставаться с ней наедине. — Я только хотел сказать, что одна из служанок… Она знает про нас. Про то, что было в подвале… И Пагсли тоже. Я говорил с ним.
— Вот как? — голос Аддамс звучит абсолютно ровно и безэмоционально, но Ксавье слишком тонко чувствует малейшие перемены в ее настроении, чтобы не заметить затаенной угрозы. — Не беспокойся, я разберусь с этим.
— Ты же не станешь ее убивать? — осторожно переспрашивает он, будучи готовым услышать любой ответ. — Мне бы не хотелось быть виновным в чьей-то смерти…
— Это Пагсли наплел тебе, что я убиваю людей для развлечения? — очевидно, отыскав нужные вещи, Уэнсдэй выпрямляется и отходит к кровати.
— Нет, но… — Ксавье осекается на полуслове, когда она снимает полотенце и небрежно отбрасывает его на постель.
Аддамс стоит к нему вполоборота, полностью обнаженная и невероятно прекрасная. Сердце неизбежно ускоряет ритм, по спине проходит жаркая волна мурашек — кажется, ему никогда не привыкнуть к тому, насколько она красива.
Уэнсдэй, по-прежнему не глядя в его сторону, начинает надевать пижаму. Шелковая ткань неизменно черного цвета струится по ее телу, подчеркивая соблазнительные изгибы и резко контрастируя с белизной кожи.
Ксавье уже неоднократно видел ее без одежды, но этот простой момент кажется слишком… интимным. Смутившись, он опускает глаза в пол и отворачивается.
— En el nombre de la muerte{?}[Во имя смерти (исп.)], ты сейчас серьёзно? — оказывается, Уэнсдэй все же следила за его реакцией. В ее интонациях отчётливо уловимы нотки ироничного злорадства.
— Ты можешь… одеваться побыстрее? — Ксавье чувствует себя до крайности неловко, сжимая в кулаки вспотевшие ладони.
— Ты, может, не заметил, но я в своей комнате и могу делать все, что заблагорассудится. Но если ты чего-то хочешь, то всегда можешь попросить, — ее сарказм становится неприкрытым.
Разумеется, следовало ожидать, что Уэнсдэй начнет мстить за его утреннюю выходку при первом же удобном случае.
Ксавье пытается побороть смущение и оборачивается к ней, но пунцовый румянец на щеках ничем не скрыть. Аддамс с самым непроницаемым видом сидит на углу кровати, уже облаченная в шелковую пижаму с шортами, отсроченными тонкой кружевной полоской. Несколько прядей еще влажных волос выбилось из пучка и спадает на точеные белые плечи. Ее голова чуть наклонена набок, а угольно-чёрные глаза взирают на Ксавье хирургически-пристально, словно ей и вправду любопытно,
«Это же Уэнсдэй. Она всегда третирует тех, кто ей особенно дорог.»
И похоже, она делает это абсолютно осознанно.
— Знаешь ли, у меня сегодня было время подумать… — Уэнсдэй едва заметно поджимает губы, что обычно случается в минуты крайнего замешательства, и делает продолжительную паузу перед тем, как произнести следующую фразу. — Ты вполне можешь остаться на ночь в моей комнате.
Комментарий к Часть 5
Ваши отзывы для меня очень важны ?
========== Часть 6 ==========
Комментарий к Часть 6
Нынче у нас нестареющая классика:
Metallica - The Unforgiven.
Приятного чтения!
What I’ve felt
What I’ve known
Never shined through
in what I’ve shown.
Лежать с ним в одной постели кажется странным. Но не слишком. Она почти не ощущает дискомфорта, когда Ксавье осторожно отодвигает одеяло и, чуть повозившись, устраивается рядом. Он сохраняет приличную дистанцию, помня о ее непереносимости объятий.
Уэнсдэй вздыхает. Кажется, он помнит абсолютно все, что хоть немного ее касается, и это… пугает. Как она допустила такое? В какой момент он сумел подобраться настолько близко?
«Капля воды дробит камень постоянством».
Пару лет назад Уэнсдэй прочла эту фразу в поэме древнегреческого поэта. И сочла ее абсолютной гиперболой.
Терпение никогда не было ее сильной стороной, она привыкла действовать быстро и решительно, безжалостно сметая все преграды. Но теперь Аддамс вынуждена признать, что ошибалась — другие пути достижения цели тоже могут оказаться весьма успешными. Ксавье всегда действует медленно, иногда совсем незаметно. Но неотступно — по миллиметру в день ломает ее сопротивление, прежде казавшееся несокрушимым.
Разумеется, она никогда не признается в этом вслух.
В спальне совсем темно, плотный бархат штор не пропускает ни единого проблеска лунного света. Уэнсдэй не может видеть его лица, но кожей ощущает его пристальный взгляд. Наверняка, он сейчас улыбается. Ей хочется сказать что-нибудь колкое, чтобы стереть с его лица неприлично довольное выражение, но в голову упорно ничего не идет.
— Это самый необычный сочельник в моей жизни, — едва слышно произносит Ксавье и с тихим шорохом придвигается ближе. Почувствовав, как матрас прогибается под его весом совсем рядом, Аддамс поспешно отодвигается к краю кровати.
— Только не вздумай решить, что это что-то меняет, — резко бросает она, не желая сдавать позиций.
— Ты ведь сама себе противоречишь, — его ровное дыхание щекочет обнаженную кожу на плече. Он абсолютно прав, и это злит.
Ладонь Ксавье ложится на ее живот, обжигая теплом сквозь тонкий шелк пижамы… И все неизбежно летит под откос. Это похоже на удар электрошокером, и против воли Уэнсдэй делает судорожный вздох, отчетливо слышный в окружающей тишине. Она закрывает глаза и мысленно считает до пяти, прежде чем сбросить его руку.