Не считая собаки
Шрифт:
Она порывисто шагнула к нему, и оба снова пропали из виду.
– Что, если отправлять людей через сеть посмотреть на собор? – изложила она свою идею. – Пусть увидят, как он горит, поймут, что это значит, как это важно…
– Возить людей в прошлое? Мы Перестраховщика на научные переброски уломать не можем, какие уж тут экскурсии…
– Не экскурсии! – оскорбилась Элизабет. – Просто перебросить туда несколько человек.
– Комитет по ассигнованиям?
– И визорепортеров. Если на нашей стороне будет общественное мнение, если они увидят собственными глазами, то поймут…
Джим, похоже, покачал головой, потому
– Не обязательно тащить их под бомбы. Можно в развалины сразу после налета – или, наоборот, в старый собор. Среди ночи, чтобы там никого не было. Пусть посмотрят на орган, на мизерикорды с «Пляской смерти», на детский крест пятнадцатого века – они поймут, что потерял Ковентрийский собор однажды, и не допустят этого снова.
– Лиззи… – начал Джим категоричным тоном.
Неужели она сама не знает, что ее предложение неосуществимо? Даже в старые добрые времена Оксфорд не пускал в прошлое туристов. Да и сеть не пускала.
Нет, знает, прекрасно знает.
– Ты не понимаешь! – произнесла она в отчаянии. – Это его убьет.
Дверь открылась, и в аудиторию вошел невысокий худосочный парень с азиатскими чертами.
– Джим, ты провел проверку параметров?..
Он застыл, глядя на Лиззи. Похоже, за ней половина Оксфорда бегала. Вторая Зулейка Добсон [58] , не иначе.
– Привет, Сёдзи, – поздоровалась Лиззи.
– Привет, Лиз. Какими судьбами?
– Как там Перестраховщик? – вмешался Джим.
58
– Предсказуемо, – ответил Сёдзи. – Теперь его беспокоят сдвиги. В чем их функция? Откуда такие колебания? – Он заговорил с надрывом, передразнивая Ласситера: – «Прежде чем переходить к делу, необходимо учесть все вероятные последствия». Он не санкционирует новые переброски, пока мы не представим полный анализ рисунка сдвигов по всем уже совершенным, – закончил Сёдзи своим обычным голосом и удалился из поля зрения к компьютерам.
– Шутишь? – ужаснулся Джим, пропадая вслед за Сёдзи. – На это уйдет полгода. Мы тут корни пустим.
– Думаю, на то и рассчитано, – кивнул Сёдзи, усаживаясь за средний компьютер и начиная печатать. – Чем меньше перебросок, тем спокойнее. А почему шторы в сети опущены?
О внезапно материализовавшемся в баллиольской лаборатории путешественнике из будущего (равно как и из прошлого) никаких преданий не сохранилось. То есть либо меня не застукали, либо я ловко выкрутился. Я принялся срочно придумывать оправдание.
– Если мы будем сидеть тут сиднем, – возмущался Джим, – как прикажете развивать темпоралистику? Ты не объяснил ему, что наука строится на эксперименте?
Сёдзи забарабанил по клавиатуре.
– «Мистер Фудзисаки, – проговорил он с надрывом, не переставая печатать, – мы с вами не на лекции по химии. Это пространственно-временной континуум».
Шторы совершенно некстати поползли вверх.
– Я знаю, что континуум, – возразил Джим, – но…
– Джим, – перебила еще невидимая, но уже открывающаяся взору Лиззи, и оба повернулись к ней. – Ты его попросишь хотя бы? Это ведь значит…
И я оказался в углу книжного магазина «Блэкуэлл». Его темные панели и книжные стеллажи
До двадцать первого века, похоже, далековато. Да и конец двадцатого еще неблизко, понял я, оглянувшись вокруг. Ни терминалов, ни карманных форматов, ни распечатки на месте. Только твердые переплеты, в основном даже без суперобложек, в синем, зеленом и коричневом коленкоре.
И продавщица, надвигающаяся на меня с блокнотом в руке и желтым карандашом за ухом. Скрываться в углу поздно – она меня уже заметила. К счастью, мужская одежда в отличие от женской с годами почти не менялась, речные блейзеры с фланелевыми брюками встречаются в Оксфорде и по сей день, вот только не в разгар зимы. Ладно, если повезет, сойду за первокурсника.
На продавщице было темно-синее узкое платье, которое Верити датировала бы с точностью до месяца, но для меня вся мода середины двадцатого – темный лес. Пятидесятые? Нет, подколотые карандашом волосы затянуты в тугой пучок, а на ногах – ботинки на шнуровке. Начало сороковых?
Тоже вряд ли, окна все целы, никаких затемняющих штор и мешков с песком у двери, да и продавщица довольно упитанная и цветущая для послевоенного времени. Значит, тридцатые.
Тридцатые – специализация Верити. Может, сеть по ошибке закинула меня в одну из ее прошлых перебросок? Или Верити тоже тут? Нет, невозможно. Мой костюм еще сойдет, но ее длинное платье с глухим воротом-стойкой и уложенные в высокую прическу волосы – ни в какую. Круг времен и мест, в которых она может оказаться, не вызвав диссонанса одним своим видом, получается довольно узким и, слава Богу, в основном цивилизованным.
– Вам помочь, сэр? – спросила продавщица, неодобрительно покосившись на мои усы.
Совсем про них забыл. В тридцатых растительность на лице не приветствуется? У Эркюля Пуаро вроде были усы?
– Вам помочь, сэр? – настойчиво повторила она. – Вы что-то конкретное ищете?
– Да.
Что спросить в «Блэкуэлле» в 1930 каком там? «Властелина колец»? Нет, это будет позже. «До свидания, мистер Чипс» [59] ? Повесть вышла в 1934 году, но вдруг он еще не настал? Разглядеть дату на книжке квитанций у продавщицы не удавалось, а создавать очередной диссонанс, когда вокруг и без того континуум трещит по швам, желания не было.
59
– «Упадок и разрушение Римской империи», – перестраховался я. – Гиббона.
– Это вам на второй этаж, – указала продавщица. – Отдел истории.
Спасибо, на второй этаж мне не надо. Лучше держаться поближе к точке переброски. Что у них на первом? Через восемьдесят лет будут записки и метапроза, но сейчас вряд ли. «Алиса в Зазеркалье»? Нет, вдруг детскую литературу уже выделили в отдельное помещение.
– Лестница на второй этаж вот здесь, сэр, – показала продавщица вынутым из-за уха карандашом.