Не считая собаки
Шрифт:
– Сюда, киса… – Я поманил ее горбушкой и почмокал губами. – Я тебе вкусненькое припас. Иди сюда.
Желтые огни моргнули и пропали. Я сунул горбушку в карман и начал подкрадываться к кромке.
– Сюда, киса. Я отвезу тебя домой. Ты же хочешь домой?
Тишина. Ну, не совсем тишина. Лягушки квакали, листья шелестели, а Темза плескалась – но ничего похожего на кошку. Какие звуки издают кошки? Поскольку все виденные мной представители кошачьих только и делали, что спали, с ответом я затруднялся. Очевидно, мяукающие. Кошки
– Мяу, – произнес я, раздвигая ветки и заглядывая под кусты. – Иди сюда, киса. Ты ведь не хочешь рушить пространственно-временной континуум? Мяу-мяу.
Снова блеснули глаза, на дальнем краю рощицы. Я начал пробираться туда, рассыпая хлебные крошки по дороге.
– Мяу! – позвал я, плавно покачивая фонарем. – Принцесса Арджуманд?
Я чуть не споткнулся о Сирила, который радостно вилял всей своей филейной частью.
– Марш назад охранять хозяйский сон, – прошипел я. – Только тебя здесь не хватало!
Сирил немедленно уткнулся приплюснутой мордой в землю и принялся нюхать, выписывая круги.
– Нет! Ты не ищейка! У тебя даже носа нет. Иди в лодку. – Я решительно указал ему на берег.
Сирил перестал нюхать и посмотрел на меня красными, как у матерого бладхаунда, глазами. В них отчетливо читалось: «Ну пожалуйста!»
– Нет, – твердо ответил я. – Кошки не любят собак.
Сирил снова прижался брылями к земле и усердно засопел.
– Хорошо, хорошо, пойдем. – Я понял, что сопротивляться бесполезно. – Только от меня ни на шаг.
Я вернулся на поляну, налил сливок в блюдце, взял веревку и спички. Сирил с интересом наблюдал.
– Охота началась, Ватсон, – возвестил я, поднимая фонарь повыше. И мы устремились в неизвестность.
В темноте к плеску, шелесту и кваканью примешивались какие-то скользящие шорохи, уханье и стрекот. Поднимался ветер, и я прикрыл фонарь рукой, только теперь по достоинству оценив такое гениальное изобретение, как карманный фонарик. Как удобно, когда есть яркий направленный луч… Фонарь же я мог лишь поднимать и опускать, он давал пятно теплого рассеянного света, за пределами которого темнота, кажется, сгущалась еще сильнее.
Время от времени я звал: «Принцесса Арджуманд!», и «Сюда, киса!», и «Ау!» Я сыпал хлебные крошки и устраивал засаду на подходящего вида кусты, ставя перед ними блюдечко со сливками.
Ничего. Ни желтых огней, ни мяуканья. Становилось все темнее, пахло сыростью – неужели и впрямь дождь намечается?
– Чуешь ее, Сирил?
Мы пошлепали дальше. Рощица, вполне приветливая днем, превратилась в дремучий лес, состоящий сплошь из бурелома, колючек и зловещих когтистых ветвей. Кошка может прятаться где угодно.
Вон там! У реки! Что-то белое…
– Сюда, Сирил, – прошептал я, сворачивая к берегу.
Снова мелькнуло – в камышах, не двигается. Может, спит?
– Принцесса Арджуманд? – позвал я, раздвигая камыши. – Вот ты где, безобразница…
У белого комка
– Га-а-а! – заклекотал он, шумно хлопая исполинскими крыльями.
Я выронил блюдце.
– Это лебедь, – зачем-то констатировал я очевидное. Лебедь. Белоснежное украшение Темзы, царственно скользящее по темной глади. – Всегда мечтал увидеть своими глазами, – признался я Сирилу.
Сирила рядом не было.
– Га-а-а-а! – возмущенный бесцеремонной побудкой, гаркнул лебедь, расправляя крылья во всю их необъятную ширь.
– Прости, – извинился я, отступая. – Принял за кошку.
– Ш-ш-ш! – прошипел лебедь и побежал на меня.
Ни в одной оде лебедям ни слова не говорилось о том, что они шипят. И оскорбляются, когда их путают с кошачьими. И щиплются.
В конце концов я спасся, проломившись через какие-то колючие кусты, вскарабкавшись на нижние ветки дерева и двинув лебедю в клюв ногой, после чего тот поковылял обратно к реке, бормоча проклятия и угрозы.
Выждав минут пятнадцать – на случай если это уловка, – я слез с дерева и принялся осматривать раны. Поскольку большей частью они находились сзади, это было несколько затруднительно. Я извернулся ужом, проверяя, нет ли крови, и заметил Сирила, который с виноватым видом выходил из-за куста.
– Разбиты наголову. Как персы. У Харриса тоже с лебедями не сложилось. (Эх, что ж я эту главу раньше не вспомнил?) Они хотели вытащить его и Монморанси из лодки.
Я подобрал фонарь, лишь чудом не опрокинувшийся, когда я его выронил.
– Если бы на стороне короля Гарольда сражались лебеди, Англией до сих пор владели бы саксы.
Мы возобновили экспедицию, стараясь держаться подальше от реки и подозрительных белых пятен.
Полли Вон из старинной песни погибла от рук своего возлюбленного, который принял ее за лебедя. Все потому, что на ней был белый передник, вот юноша и пустил в нее стрелу. Теперь я хорошо его понимаю. В дальнейшем я тоже предпочту сначала стрелять, а потом разбираться.
Темнота продолжала густеть, воздух – сыреть, а кусты – щетиниться колючками. Никаких белых пятен, горящих глаз и почти никаких звуков. Рассыпав последние крошки, я позвал: «Сюда, киса!» – но мой голос увяз в темноте.
Придется признать очевидное: кошка пропала бесследно, погибла от голода в дикой глуши, растерзана свирепым лебедем или найдена в тростниках фараоновой дочерью и кардинально меняет ход истории. Нам с Сирилом ее не отыскать.
Словно в подтверждение, фонарь начал коптить.
– Все напрасно, Сирил. Ее нет. Пойдем назад.
Легко сказать. Бросив все силы на поиски Принцессы, я совсем не запоминал дорогу, а рощицы вокруг были похожи, как капли воды.
Я опустил фонарь к земле, выискивая оставленный след из хлебных крошек, и только тогда вспомнил, что Гензель и Гретель тоже принадлежат к числу катастрофически оплошавших.