Не сердите толстяка
Шрифт:
– Ты где таких слов нахватался? – по-доброму заулыбался батя.
– От мамы, от мамы.
– Ясно, – сев на корточки, гладит Васька по вихрастой макушке. – Нет, не разговаривает, а понимает. Согласись, это не одно и то же. У нас это семейное, ты вот чуток подрастёшь, и тоже будешь понимать.
– Но я сейчас хочу, – насупился брат.
– Хотеть не вредно, – батя
Брательник недолго думая ускакал к стене, возле которой развалилась сытая овчарка, и принялся что-то ей там втирать. Все с интересом уставились на процесс. Минут через пять Васёк пожаловался:
– Не хочет со мной говорить.
– Совсем? – это поинтересовалась бабуля.
– Ага, – огорчённо качает головой братишка. – Ей не интересно, она наелась и хочет спать.
Блин. Мне нельзя смеяться я же при смерти. И вообще у меня какое-то хрюканье вместо смеха получается. Зато Барсик аж лапы вверх задрал и дрыгает ими. Вроде как за двоих отдувается: за немощного меня и за себя. Белочка открыла глаза и довольно скалится. Батя сползает по стеночке, а бабуля с мамулей опять обнялись и рыдают, но уже от смеха.
Но тут бабуля неожиданно стала серьёзной и обломала всем веселье:
– Смех смехом, но насчёт побочных эффектов верно Василёк заметил.
– Верно, – мама аж напряглась вся. – Надо бы всё досконально проверить. А то мало ли, вдруг начнёт в кота превращаться.
Ой, напугали. Тоже мне беда. Ну буду ещё и в кота превращаться, а то пока только в вОрона могу. То ли дело батя. Тот запросто в медведя или там в тигра. А я? Даже неудобно…
Но бате похоже самая крупная смешинка в рот попала:
– Скорее пузо назад отрастёт и ещё больше станет, – и вальяжно эдак, как гусь прошёлся по комнате.
А вот этого мне и даром не надо! Только похудел, понимаешь ли. Конечно, никому такой диеты не пожелаю, но и толстеть снова не хочу. Попытался найти где-нибудь рядом деревяшку, чтоб постучать… Но ничего кроме головы Барсика не нашёл. Однако атрофия даёт о себе знать. Кот, глянув на мои потуги, просто отодвинулся. Но посмотрев на мою расстроенную физиономию, сжалился…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Во всём Барсик виноват, однозначно. Не помогли его ухищрения, уже через две недели я стал обладателем пуза. Конечно, не такого как раньше, поменьше немного, но чует моё сердце, это ненадолго.
Блин, хоть в зеркало не смотрись. Стоит такое чудо в перьях на костылях, между которыми тоненькие ножки, а сверху ОНО! Уже вполне отчётливо выпирающее из под футболки. Ну что за напасть… И-эх. Вот как тут быть?
Как показало время – никак. Батя, в первое время укативший домой доделать некоторые дела и оставивший меня на женском попечении, вернулся. Разогнал всех по местам: маманю угнал назад в деревню, так как, по его мнению, её жалость до добра не доведёт. Вон две недели прошло, а я не только до сих пор хожу на костылях, но ещё и пузо отрастил. Бабку с Томой практически пинками отправил работать, а то, мол, скоро копейки на хлеб сшибать будем. Это мы то? Копейки? Хоть не прибеднялся бы Плюшкин.
Для тренировок прекрасно подошёл задний двор. Вполне себе приличный кусок пустого пространства, если не считать стоящих у стеночки турника и брусьев. Там отец и попытался сжить меня со свету.
Спасибо братишку оставил, зверюга. Если бы не мелкий я бы ещё в первый день умер, вот ей богу. А так, когда я напичканный зельями по самую маковку, через пару часов упал и попросил добить, Васёк разревелся, потому что ему стало жалко старшего брата. Хороший у меня братик – добрый. Так что сжалился надо мной батяня, сжалился. Позволил отдохнуть полчаса. Не то чтоб я тяжёлые брёвна таскал. Нет, конечно. Будь здоров, даже не заметил бы этих усилий… Но пока.
Вечером Василёк настучал на отца бабуле – рассказал, как надо мной бедным, несчастным издеваются и с чувством выполненного долга свалил рубиться в приставку. Предки жутко поругались. Такой ор стоял, что даже дядя Саша решил вмешаться. Что? Какой дядя Саша? А я не говорил? Хм…
Конец ознакомительного фрагмента.