Не сердитесь, Иможен! Возвращение Иможен
Шрифт:
– Я? Вы… вы смеете обвинять меня в…
– Я вас не обвиняю, а допрашиваю…
В результате выяснилось всего–навсего, что Исла была воспитанной девушкой, скромной и работящей, в «Черном Лебеде» служила второй год, родилась в Инвернессе и вроде бы не встречалась в Каллендере ни с одним мужчиной. В день смерти горничной никто не заметил в ее поведении ничего необычного. Сослуживцы мисс Денс подтвердили показания Мак–Пантиша. Никто из них и не подозревал, что Исле угрожает хоть малейшая опасность. Доктор Элскот описал рану, от которой умерла мисс Денс. Арчибальд Мак–Клостоу рассказал, что об убийстве ему сообщили
Стоило шотландке приблизиться к свидетельской скамье, – и зал злобно заворчал. Но дочь покойного капитана Мак–Картри, не теряя присутствия духа, обвела аудиторию презрительным и высокомерным взглядом. Кое–где послышались смешки. Расстроенный Питер Конвей, решив не затягивать допрос, выяснил у свидетельницы время, когда они с Мак–Реем обнаружили тело, – девять сорок пять, и предложил ей вернуться на место. Но Гарри Лоуден заупрямился. Не сомневаясь, что, публично выступив против мисс Мак–Картри, он сделает себе неплохую рекламу, а заодно отомстит Конвею и Булиту, мэр потребовал слова. Коронер, прекрасно понимая, чем это пахнет, уступил более чем неохотно.
– Я даю вам слово, мистер Лоуден, но очень прошу не затягивать…
– Так же, как вы – с допросом мисс Мак–Картри?
По залу пробежал гул одобрения. Но Питер не желал сдаваться без боя.
– На что это вы намекаете, мистер Лоуден?
– Я не намекаю, Конвей, а четко и ясно говорю, что вы не проявили должного любопытства по отношению к свидетелю.
Заявление мэра наградили аплодисментами. И гнев Питера обратился на публику.
– Сержант Мак–Клостоу, я приказываю вам при первом же подозрительном шуме очистить зал! Ну, Лоуден, мы вас слушаем!
Мэр заговорщически подмигнул приятелям.
– Мисс Мак–Картри, не будете ли вы так любезны сказать нам, одна ли вы нашли тело Ислы Денс или в компании?
Мак–Клостоу радостно осклабился, да и прочие враги Иможен чуть ли не урчали от удовольствия. Шотландка повернулась к мэру.
– А я–то думала, вы слушали показания свидетелей, мистер Лоуден! Но, вероятно, я ошибалась, иначе вы знали бы, что со мной был мистер Мак–Рей.
– А где вы встретили этого джентльмена, мисс, простите за нескромный вопрос?
– Он пил чай у меня дома.
– У вас дома? А вы ведь живете одна, не так ли?
Из зала послышалось насмешливое хихиканье. Наконец–то эту рыжую дылду поставят, на место, а то что–то она уж слишком зазналась. Но Иможен не успела ответить – миссис Элрой вскочила и возмущенно набросилась на сограждан:
– Почти все вы родились у меня на глазах! Так вот, говорю вам, вы затеяли постыдное дело! С тех пор, как Иможен Мак–Картри ранили, я живу в ее доме и днем и ночью! И это я собственноручно наливала чай мистеру Мак–Рею! А вам, Гарри Лоуден, и как мужчине, и как мэру этого города следовало бы постыдиться и не вести себя так неприлично! Теперь уже точно вы больше не получите моего голоса на выборах, я буду – и других уговорю – голосовать за Неда Биллингса, он, по крайней мере, славный малый!
Нед почел за благо встать и, тепло поблагодарив миссис Элрой, уверить, что
– Я бы не уступил свое место даже за бочонок самого старого виски!
Инспектор тут же согласился, что зрелище и в самом деле незаурядное, и он, Гастингс, впервые в жизни присутствует на заседании следственного суда, которое больше всего напоминает массовое сведение старинных счетов, а о жертве и ее убийце все напрочь забыли.
А Гарри Лоуден, чувствуя поддержку аудитории, продолжал наступать:
– Как мэр Каллендера, мистер Конвей, я обязан заботиться об общественном порядке, а потому вынужден обратить ваше внимание на тот бесспорный факт, что каждый раз, когда Мак–Картри возвращается на родину, катастрофа следует за катастрофой с головокружительной скоростью. В ее присутствии люди так и мрут!
Ядовитое замечание мэра зал встретил овацией. Раздосадованный коронер хотел было возразить, но Иможен не дела ему времени.
– Оставьте, Питер… Что вы можете сделать с толпой людей, совершенно утративших уважение к самим себе?
Слова Иможен, сказанные громким голосом, в котором даже самый острый слух не уловил бы ни тени страха, немного отрезвили наиболее разумную часть публики. Многим стало стыдно за свое поведение. Коронер мигом ощутил едва заметную перемену в настроении зала и решил ею воспользоваться.
– Я не потерплю, мисс, чтобы какой–то субъект – будь он хоть трижды мэром этого города! – при мне оскорблял женщину! – с благородным негодованием заявил Питер.
Теперь уже почти весь зал замер, выжидая, на чью сторону склонится чаша весов. А мисс Мак–Картри так величаво и возвышенно, что у потрясенного Мак–Рея захватило дух, воскликнула:
– Вспомните, Питер Конвей, шотландцам не впервой предавать несчастную гонимую женщину!
Этот прямой выпад больно задел почти всех присутствующих. Никто из них не забыл давней подлости, совершенной во имя реформаторской церкви. И даже теперь, четыре века спустя, шотландцев терзали угрызения совести. Что до Иможен, то она сейчас воображала себя Марией Стюарт в Керрберрихиле, лицом к лицу с коварно покинувшими ее войсками. И мисс Мак–Картри держалась с гордостью и достоинством королевы–мученицы. Все умолкли. Как генерал, уже державший победу в руках и вдруг увидевший беспорядочное бегство своих солдат под неожиданным натиском противника, Гарри Лоуден попытался спасти положение:
– Никакие уловки вам не помогут, мисс!
Но Иможен с удивительной, чисто женской логикой презрительно бросила:
– Я всегда подозревала, Гарри Лоуден, что вы продались англичанам!
Никто не сумел бы объяснить, на чем основано это обвинение, но стоило упомянуть исконного врага – и вся аудитория ощетинилась. Мэр на секунду опешил, но быстро взял себя в руки.
– К вашему сведению, мисс Мак–Картри, моя мать была урожденной Фергюсон из Перта, а мой отец…
И тут Питер Конвей позволил себе нанести удар ниже пояса.