Не та профессия. Тетрология
Шрифт:
Ну да. Мы с ней это обсуждали. Презумпция невиновности как-то слёту и моментально осела ей в мозги, уж не знаю, по каким соображениям.
– А никаких свидетельств вины пашто лично я пока не вижу, – веско подытоживает Алтынай. – Только туманные подозрения, основывающиеся большей частью на межплеменной розни.
– Ты мудра не по годам. Я рад, что у туркан есть такой вождь, – серьёзно кивает Актар, выдыхая с облегчением. – Но теперь понять бы, что делать дальше? Сегодня ваш человек пропал. Это очень плохо. Завтра, если не найдётся и наш, это будет уже гораздо хуже.
– То понятно, – подаю голос со своего места. –
_________
Единый на первый взгляд, большой лагерь, при ближайшем рассмотрении, на самом деле представлял собой совокупность трёх поменьше. Ближе к долине, в которой велись тренировки, стояли шатры туркан – их коням требовалось больше пространства вокруг. Ближе к взгорку, вплотную к скальным обломкам, остановились пашто. А чуть дальше, как будто образуя третью вершину треугольника, стояли куффары, старший из которых явно был давним и большим другом Атарбая.
Когда Актар, Алтынай, сам Атарбай вышли из ханского шатра, абсолютно все участники похода отложили свои занятия, ожидая развития событий: конфликт между туркан и пашто буквально висел в воздухе.
Отчасти разрядила обстановку сама Алтынай, по-свойски обнимающая Актара за плечо (вопреки всем пуштунским обычаям; но у дочери Степного Хана свои представления о верном). Заодно она что-то втолковывала старику на ходу, активно размахивая второй рукой. Предводители похода ссориться явно не собирались, что тут же благотворно отразилось на всех простых людях.
Пашто выдохнули с облегчением, особенно с учётом своего численного меньшинства.
Туркан же скорее заинтересовались, что будет дальше: Атарбай, явно с ведома обоих вождей, своей ставшей уже привычной неторопливой рысью сбегал за Разиёй и теперь шёл с ней по лагерю, от шатра к шатру, не упуская никого и о чём-то активно споря на фарси.
Способности новой «родственницы» Актара, по большому счёту, ни для кого секретом не были (в Степи ничего не утаишь), но всем было интересно: а что дальше? Положа руку на сердце, сами туркан не сильно верили в причастность пуштунов к пропаже своего человека. Но и не назначить виновного было никак невозможно. Оставалась, правда, ещё та часть лагеря, где жили куффары, однако пашто в роли обвиняемых и подозреваемых выглядели предпочтительнее и привычнее.
Атарбай тем временем вместе с Разиёй прошли в течение часа весь лагерь, останавливаясь то тут, то там, о чём-то шёпотом споря. По крайней мере, со стороны всё выглядело именно так.
Ничего интересного не происходило. Видимо, что-то в замысле здоровяка и персиянки пошло не так, поскольку они повернули на второй круг.
Лагерь достаточно быстро вернулся к обычным занятиям, поскольку, зная Атарбая, все понимали: таким образом он может бродить и час, и два, и три, выискивая что-то, понятное только ему. Разия же, будучи женщиной и чуточку чужой, наверняка не могла прямо отказать брату дочери Хана и вынуждена была сопровождать его, если он её об этом
Лагерь пошептался и успокоился: ну мало ли, а вдруг за этим что-то стоит. Пусть ищут. Хуже всё равно уже не будет.
Ещё через два прохода вдоль шатров здоровяк с персиянкой уверенно свернули к палаткам куффаров. Чуть не доходя до стоянки чужеземцев, Атарбай принялся быстро откидывать запоры и заглядывать в ящики, содержавшие груз, что прибыл на корабле.
Всё происходило на виду у лагеря, потому смотрелось обыденно и обычно. Открыв очередной ящик, Атарбай переглянулся с Разиёй, тут же прикрывшей рот краем платка и удивлённо раскрывшей миндалевидные глаза ещё шире.
Затем здоровяк почесал затылок, свёл руки в замок за затылком же и переливисто затейливо просвистел какой-то непонятный сигнал.
Через пару мгновений из шатра куффаров (одного из) высунулся старик, друг Атарбая.
Здоровяк поманил того пальцем и взглядом указал на содержимое ящика.
Вообще-то, все присутствовавшие свято почитали дисциплину в походе. Но происходящее было слишком интересным, чтоб сидеть сложа руки; да и запрета на какие-то действия никто никому не давал.
Через некоторое время вокруг необычного ящика стояли и туркан, и пашто, с удивлением наблюдая расчленённые фрагменты двух тел.
В четырёх ногах, четырёх руках, двух головах и двух «коробках», ранее бывших туловищами, угадывались те самые двое пропавших, туркан и пашто.
– Иманды болсын, – туркан, не сговариваясь, принялись вскидывать руки в ритуальном жесте. (прим. Соболезнование по факту утраты и по случаю смерти).
Пашто, закаменев лицами, отзеркалили жест, лишь беззвучно шевеля губами.
– Вот и оба нашлись, – выждав паузу, обронил Атарбай, не впечатлившись увиденным, в отличие от многих.
Актар и Алтынай, подошедшие мало не последними, были скорее удивлены, чем напуганы или раздосадованы. Старик-вазири собирался что-то сказать и уже открыл для этого рот, но дочь Хана коротко хлопнула его ладонью по спине и, наклонив за шею к себе, что-то ожесточённо зашептала на ухо.
Актар, по мере слов Алтынай, из хмурого состояния перетёк в удивлённое, потом – в задумчивое. Пуштуны давно заметили: дочь Степного Хана, формально принадлежа к слабому полу, от пуштунских женщин отличалась разительно. Мало того, что она позволяла себе изрядно (по меркам более чем консервативных пашто) – например, касаться чужих ей мужчин руками при всех. Но ещё у неё было какое-то необъяснимое влияние на Актара. Если честно, в своей среде старик имел репутацию достаточно твердолобого, прямолинейного и уж никак не компромиссного человека. Быстро принимая решения, вынося суждения и тут же вспыхивая, подобно хворосту, старейшина каррани очень неохотно не то что менял своё мнение, а и даже прислушивался к чьему-то ещё.