Не та сторона Зеркала
Шрифт:
Иглу стоит заменить. Черт его знает, кто ей пользовался и зачем.
Не сразу, но Безымянный разобрался, как ее вытащить. Вставил новую. Нашел, куда вставляются ампулы, вытряс пустую белую оболочку, затолкал в шприц красную, потому что их было больше. Прижал аппаратик к боку рядом с раной.
– Ну, за музыку!
– провозгласил он и нажал на кнопку.
В боку полыхнуло огнем Перед глазами разлилось кроваво-красное озеро - еще одно?
– он ухнул туда - и вынырнул с другой стороны.
Оказалось, что по другую сторону можно жить. Боль унялась, зуд
Безымянный попытался встать. Не вышло: ноги еще слушались, но комната принялась раскачиваться из стороны в сторону.
С другими ампулами можно было пока не экспериментировать.
...Тоннель несколько раз разветвлялся, но Безымянный упорно шел по чуть фосфоресцирующему следу руконоши, кем тот ни был. Сначала он морально готовился к встрече, но встречи все не было и не было, 'светильник' потихоньку гас, и оказаться в полной темноте безо всяких ориентиров очень не хотелось.
В крайнем случае, тесаком махнуть - и вся недолга.
Потом впереди забрезжил свет, а вместе с ним появился и едва слышный неумолчный, давящий на уши гул, словно там находился гигантский дремлющий улей.
'Не хватало еще перебудить здешних пчел', поежился Безымянный. После червей из красного озера страшно представить, что здешние пчелы делают со своими жертвами.
Помещение было большим и хорошо освещенным. Сначала Безымянному показалось, что это такой зал для бальных танцев, который какой-то недоумок утыкал колоннами и понаставил палаток. На четырех гранях каждой колонны были закреплены трубки наподобие кварцевых ламп, некоторые светились голубоватым светом, но большинство были разбиты или вырваны из крепежей. Бетонный, словно ободранный пол усыпан мусором: обрывками бумаги и кусками одежды. Вдоль стен валялись осколки стекла и пластика побольше, видимо, чтобы не мешались под ногами.
То, что сначала показалось палатками, было нелепыми угловатыми конструкциями, обмотанными толстыми, покрытыми пылью шпагатами с палец толщиной. Одна такая возвышалась в центре зала, водруженная на три или четыре других.
И между этими палатками-коконами сновали пауки.
Режиссеры фильмов ужасов очень любят гигантских пауков. Больших, черных, покрытых густой жесткой шерстью и плюющихся паутиной. Безымянный знал откуда-то - верно, от 'братца', - что пауков больше ладони быть не может: они не дышат.
Здешние эту проблему решили. Они были ростом с хорошую - или плохую - собаку, покрытые смуглой эластичной, почти человеческой кожей, и брюшки их то раздувались, то сжимались - х-х-х, с-са-а-а, - нагнетая воздух.
Но в основном шум издавали не они.
На полу, прикрытом кусками ткани, под работающими лампами, лежали обнаженные женщины...
Он покосился на свою рану. На теле женщины, той, что он разглядел, быть может, слишком хорошо, тоже были раны - красноватые рубцы на животе, груди и лбу, вот почти так же аккуратно стянутые толстыми шпагатами паутины.
Когда голова немного перестала кружиться, Безымянный осторожно
– Бедный Йорик...
Как и комбинезон, шлем был пуст. Безымянный на всякий случай потряс его, провел пальцем по внутренней стороне - ничего - и напялил на голову.
– Я - трещина в твоих планах!
– провозгласил он.
– Я - брешь в твоей безопасности!..
Затем Безымянный снял шлем и поставил его на стол. Новый имидж - это неплохо... Он расстегнул брюки, спустил их до колен и понял, что забыл снять ботинки. Кое-как стянул обувь, избавился от джинсов, расстегнул комбинезон и принялся натягивать его на себя. Просунул ноги в подобие ниндзя-таби, пошевелил большими пальцами, хихикнул - и едва не свалился со стула, зашипев от боли.
Пора придумывать себе имя. Только в голову ничего, кроме 'Черный шлем', не лезет. А с таким именем всегда будут переспрашивать.
Безымянный устроился поудобнее, откинулся на спинку и закрыл глаза.
Айвари медленно двигалась по Темному слою межзеркалья, обхватив себя руками за плечи. Она уже изрядно продрогла, но все никак не могла заставить себя отказаться от только что полученного тела. Если она забудет его, то снова растворится в Темноте, до следующего раза, который может и не наступить.
Быть лучше, чем не быть. Это усваиваешь быстро.
Айвари попыталась вспомнить, было ли у нее какое-нибудь 'раньше'.
Что-то подсказывало ей, что было. Возможно, это говорило ее тело: вместе с ним Айвари достались кое-какие воспоминания, очень смутные. Что ж, новое тело - новые обязанности.
Холод становился нестерпимым. На Темный слой межзеркалья хода не было никому, кроме Блуждающих - он вытягивал жизнь из всего, чего касался, будучи безжизненным, плоским и начисто лишенным света.
Так ведут себя неродившиеся дети и Блуждающие по отношению к тем, кто вытаскивает их из небытия.
А у нее теперь есть аж двое родителей. И, может быть, поэтому кроме голода ей досталась еще и жажда. Жажда была совсем незнакомой.
Айвари решилась привести себя в соответствие со своим родным миром. Она остановилась, чуть ссутулившись, ее кожа и волосы начали темнеть, пока не стали такими же черными, как и ее окружение. Очертания тела стали расплываться, но Айвари не хотела терять еще и форму. Осталась тенью, силуэтом, вырезанным из одного листа черной бумаги, живущим на другом листе черной бумаги.
Интересно, а как часто Блуждающих вызывают женщины? И что тогда происходит?
Перед взором Айвари вдруг пронеслась череда картинок: прокушенная артерия; открытые шейные позвонки; выколотые глаза; живот, вскрытый аккуратным надрезом; руки, связанные за спиной; ноги, натертые тяжелыми цепями; распятое на кресте тело...
Но с этим можно пока не спешить.
Перед тем, как завернуться в складки Темноты, как в одеяло, Айвари на пару мгновений вернула обратно тело этой женщины - Оксаны. Удалось. Значит, и потом не забудет.