Не такая, как все
Шрифт:
– Ты не ужинаешь с Шопенгауэром?
Хлоя взглянула на отца и быстро попятилась к двери.
– Ты не прочь посидеть в ресторане с дочерью? Я буду готова через полчаса.
– Двадцать минут! – крикнул он ей вслед.
– За это время только наполнится ванна! Когда удосужишься починить сантехнику, я смогу собираться гораздо быстрее, – донеслось до него из коридора.
Профессор Бронштейн выдвинул ящик письменного стола, порылся в нем, нашел старую смету и при виде запрошенной суммы в который раз загрустил. Вернув смету на место, он вернулся к своему неблагодарному
– Я вызвала мистера Риверу, пойдем скорее.
Профессор Бронштейн натянул пиджак и нагнал дочь на лестничной площадке. Решетка лифта уже была открыта. Хлоя оказалась в кабине первой, отец протиснулся следом.
– А Дипак говорил, что вы проведете вечер дома, – протянул ночной лифтер виноватым тоном.
– Планы изменились, – радостно откликнулась Хлоя.
Ривера взялся за свою рукоятку, и кабина поехала вниз.
На первом этаже он отодвинул решетку и посторонился, пропуская Хлою.
Снаружи их встретили синее ночное небо и приятная прохлада.
– Куда пойдем? Напротив, в «Клодетт»? – предложил профессор.
– Нельзя бесконечно злоупотреблять их щедростью, рано или поздно долг придется вернуть.
– Бесконечно нельзя, но еще немножко можно. И потом, у меня есть для тебя радостное известие: сегодня я расплатился с бакалейщиком.
– Лучше поужинаем у Мими, я приглашаю.
– Ты ездила просить денег к своей мамаше? – спросил Бронштейн, хмурясь.
– Не совсем. Я действительно нанесла ей визит, была у нас такая договоренность, но она была занята, собирала чемоданы. Жиголо везет ее в Мексику – вернее, это она его туда везет. Желая загладить вину, она достала из сумочки несколько бумажек и велела мне купить на них наряды.
– Почему бы тебе и вправду так не поступить?
– Что бы я ни надела, ей все не по вкусу. Зато у нас с тобой одинаковый вкус: мы оба обожаем французскую кухню! – И она помчалась вперед по тротуару.
– Полегче, я всего лишь пешеход! – взмолился Бронштейн. – И перестань называть Родриго жиголо, они живут вместе уже пятнадцать лет.
– Он моложе ее на двадцать лет, и она его содержит.
Миновав Вашингтон-сквер-парк, они заторопились по Салливан-стрит. Бронштейн первым вошел в заведение Мими, где радушная хозяйка громко сообщила, что их столик готов – притом что дюжина посетителей ждала своей очереди у барной стойки… Завсегдатаи имели право на особое обращение. Профессор опустился на банкетку, а Хлоя, улучив момент – официант убирал стул, освобождая место для ее инвалидного кресла, – обратилась к паре, пялившейся на нее:
– Модель «Karman S115», ограниченный выпуск. Настоятельно рекомендую! Чрезвычайно удобно, легко собирается. – И она повернулась к отцу.
– Я возьму ньокки по-парижски, – сообщил тот с вымученной улыбкой. – А ты?
Она заказала луковый суп и два бокала бордо.
– И кто же из вас отменил свидание – ты или он? – спросил Бронштейн.
– Ты это о чем?
– Сегодня утром ты меня предупредила, что вернешься поздно. Я слышал, как ты долго рылась в своем
– Намечался девичник, но прослушивание так меня утомило, что…
– Хлоя, я тебя умоляю!
– У Джулиуса работы выше крыши, я попросту опередила события.
– Когда преподаватель философии носит фамилию Шопенгауэр, он обязан быть особенно суровым, – съязвил отец.
– Давай сменим тему, папа.
– Что с той женщиной, которой ты занималась? Если я не ошибаюсь, сожитель относился к ней как неодушевленному предмету? Ты мне недавно объясняла, что поведение этого субъекта причиняет ей боль, но, как ни парадоксально, оно делает ее счастливой.
– Я объясняла не так, во всяком случае не совсем так. У нее что-то вроде стокгольмского синдрома: так мало самоуважения, что она чувствует себя обязанной ему даже за ту кроху любви, которую от него получает.
– Ты посоветовала ей уйти от него к другому, более достойному ее человеку?
– Моя роль сводится к тому, чтобы выслушать пациента и помочь ему осознать его собственные переживания.
– Но ты нашла выход из ее проблемы?
– Я над этим работаю. Я учу ее требовательности, и она делает немалые успехи. Если ты на что-то намекаешь, то лучше не виляй, говори прямо.
– Просто ты не должна быть менее требовательной, чем другие.
– Так ты меняешь тему? Ставлю тебе диагноз: синдром ревнивого папаши.
– Возможно, ты права. Если бы я мог посоветоваться с тобой до того, как от нас ушла твоя мать… Но тебе тогда было всего тринадцать лет! – Профессор вздохнул. – Не пойму, зачем тебе носиться по кастингам, раз ты вполне преуспеваешь в деле, которым занимаешься?
– Затем, что моя карьера психотерапевта еще только начинается, у меня всего три пациентки, и в карманах у нас с тобой шаром покати.
– Наполнение наших карманов – не твоя забота. Если все получится, то я скоро подпишу контракт на серию лекций и приведу в порядок наши финансы.
– Но тебе придется уезжать далеко и тратить уйму сил. Пора мне зарабатывать самой.
– Нам придется переехать. Эта квартира нам не по средствам, она требует огромных трат, нам это не по силам.
– В этой квартире я дважды возвращалась к жизни: сначала после нашего отъезда из Коннектикута, потом после случившегося со мной несчастья. А главное, я хочу, чтобы ты в ней состарился.
– Боюсь, я уже в процессе…
– Тебе всего пятьдесят семь. Глядя на нас, люди принимают нас за влюбленную пару.
– Какие еще люди?
– Хотя бы те, что сидят у меня за спиной.
– С чего ты взяла, что они на нас смотрят?
– Чувствую – и все.
Совместные вечера Хлои и ее отца часто завершались простой игрой, доставлявшей им обоим немало удовольствия. Они молча глядели друг на друга, и каждый старался отгадать, о чем думает другой, используя как подсказку мимику или движения головы. Это их занятие почти всегда замечали соседи по ресторану. Редкий случай, когда Хлое нравилось вызывать любопытство: в кои-то веки интерес вызывала она сама, а не ее инвалидное кресло.