Не торопись домой
Шрифт:
Иван кинулся к спектрографу, нацелил его на Солнце, пощелкал кнопками калькулятора.
– Вот что мне не нравится, так это остаточная скорость после выхода – больше ста километров в секунду! Сколько ж еще тормозить потом! Час летишь на самолете, три часа едешь на автобусе…
– Ничего, для первого раза сойдет. Давай радиосигнал.
Иван взял микрофон, откашлялся и заговорил:
– Алло, «Кентавр», алло… Говорит Товстокорый. Даю настройку: раз, два, три… Слушай, Юрис, а чего им говорить?
– Стихи читай.
– Э-э… «Бразды пушистые вздымая, летит кибитка удалая…» О! Я получше придумал!
– Ох, Иван, – вздохнул Альтманис, – не дай бог тебе еще что-то изобрести, совсем в детство впадешь…
– Та ну… какая ж разница, что говорить? Сигнал – и все. А Марии приятно. Она ж там дуется, что мы ее не взяли…
«Человеческий фактор», – снова вздохнул Альтманис и велел отправляться обратно.
Они вернулись на «Кентавр» через полчаса после старта. Сигнал пришел через сутки. Это значило, что бот летел как минимум в сто раз быстрее света. Точнее посчитать не удалось – ни одни часы на боте после включения генератора не шли. Альтманиса это очень тревожило: какая навигация без счета времени? Но Иван с Шурой энтузиазма не теряли и тут же взялись собирать какую-то чертовню с короткоживущими изотопами.
Среди экипажа уже вовсю ходили слухи, так что на следующий день Альтманис собрал всех в кают-компании. Начал он без предисловий:
– Сотрудники! На борту «Кентавра» изобретен, построен на базе посадочного бота номер три и испытан космический корабль, скорость которого в сто раз превышает скорость света. Авторы – Товстокорый и Литвин. Скорость переоборудованного бота позволяет достичь солнечной системы за тридцать дней. Поэтому запасы продовольствия, воды и кислорода могут быть совсем невелики. Таким образом, через месяц весь экипаж может быть дома, на Земле.
В зале стало тихо. Те, кто знал, ждали реакции остальных. Те, кто не знал, еще не переварили. Наконец прозвучал нерешительный вопрос:
– Капитан, сегодня ж вроде не первое апреля?
– Нет, – отвечал Альтманис без капли юмора, – сегодня восьмое июля по бортовому календарю. Я понимаю, что вы еще не восприняли полностью эту новость, тем более не оценили и не обдумали. Заверяю вас, это не шутка, не розыгрыш, а совершенно серьезная информация. Прошу вас, Иван Сергеевич и Александр Борисович, описать технические основы и принцип работы корабля.
Иван выпихнул вперед Шуру Литвина и тот, смущаясь и время от времени сбиваясь на формулы, объяснил суть. Потом Товстокорый, сияя горделивым румянцем, описал историю создания опытного образца, из коей следовало, что если б не великолепные теоретические познания Литвина, не золотые руки Виноградова, не знания и умения прекрасных инженеров Инны и Марии, так ничего бы и не было; впрочем, он сам, Ваня Товстокорый, тоже кой-чего значит. С большим юмором, хоть и без больших подробностей, он рассказал об испытаниях.
Потом Казарян сухо изложил методику и результаты оценки скорости бота.
Детали создают убедительность. Теперь уже все верили, все понимали, о чем идет речь, и с трудом сдерживали восторг. Принято считать, что официальные собрания – не место для эмоций. Но тут вскочил Анвар Караев
– Ну чего мы сидим, чего мы молчим, а? Ведь это же – ура!
Его крик подействовал, как спущенный предохранитель. Люди вскакивали с мест, кричали, целовались, несколько раз кидались качать инженеров… Потом немного успокоились, и тут женщины набросились на Машу Товстокорую и Инну Ртищеву: как это они столько времени знали и молчали?!
Ирина Потоцкая, стоя сбоку у стены, не отрывала глаз от капитана. Он сидел спокойно, слегка улыбался, но было в его лице что-то такое грустное, что у Ирины перехватило дыхание и сжалось сердце. Вдруг она поняла, что сказано далеко не все, что все гораздо сложнее – и для капитана, которого не радует близкое возвращение, и для нее, – ведь на Земле она уже не сможет быть рядом с ним, если не… Но, может быть, на Земле он перестанет быть командиром и станет просто человеком?
Тем временем Иван Товстокорый высвободился и, перекрывая гвалт, гаркнул:
– Тихо, хлопцы!
Шагнул к Альтманису и, сияя улыбкой, спросил:
– Так что, Юрис Якобович, когда стартуем?
В кают-компании стало тихо. Все повернулись к капитану.
А он ответил не сразу, будто подбирал слова:
– Полагаю, сначала надо выяснить, кто решит лететь.
– То есть как? – удивленно спросил Рыжков. – Вы же сказали, что в боте поместятся все…
– Верно. Но вопрос в том, могут ли все покинуть корабль.
Они еще не понимали. Альтманис продолжил:
– Да, мы имеем техническую возможность через месяц вернуться на Землю. Домой. Но имеем ли мы на это право? Вынужден напомнить, что экспедиция имела ряд заданий, из которых выполнены не все. В частности, далеки от завершения астрометрические наблюдения, результаты которых необходимы для уточнения масштаба Вселенной и для однозначного выбора ее модели.
– Капитан! – в голосе Товстокорого появилась напряженность. – А разве немедленно известить человечество о возможности путешествовать быстрее света менее важно? За десять лет, которые мы сэкономим, можно будет облететь половину Галактики и собрать сколько хошь астрометрических данных… не говоря уже об остальном!
– Я думаю, Иван Сергеевич, что ты преувеличиваешь. Да, нужно скорее сообщить людям и представить опытный образец. Но от него до реальных галактических кораблей еще очень далеко. То, что вы собрали – работоспособная модель, но не более. Нужна автоматика, нужны рациональные излучатели, принципиально иные энергетические установки, совершенно новые методы контроля и средства навигации. Нужны серьезные эксперименты – мы не знаем, как поведет себя ваша система вблизи тяготеющих тел и в мощных электромагнитных полях. Наконец, неясно, как повлияет существование без массы и движение со сверхсветовой скоростью на человеческий организм. Да, мы с тобой попробовали и субъективно как будто все нормально. А как это отразится, к примеру, на тонких механизмах передачи наследственной информации? Даже в одном-единственном полете отсюда до Земли столько риска, что я не задумываясь запретил бы его… Кстати, – он поискал глазами биологов, – Алексей Яковлевич, скажите, можно ли в наших условиях провести хотя бы простейшие генетические пробы?