«Не убивайте чудо!» и другие рассказы
Шрифт:
А у нас с мужем сейчас четверо чудесных детей – четыре девочки. Варя, Соня, Дуня и Тонечка.
Разное бывает в жизни. Но когда проходят обиды, кончаются ссоры и хоть частично иссякают претензии (а без всего этого, в силу природных склонностей, мне никак нельзя), я не устаю благодарить Господа Бога и святую блаженную Ксению Петербургскую за незаслуженный мною дар – мою любимую семью. За это великое чудо, которое со мной произошло.
Мое первое Рождество
Что
Я воспитывалась в обычной советской семье, где праздновали Новый год и верили, что как его встретишь, так и проведешь. И поэтому за богато накрытый праздничный стол садились красивыми и добрыми и обязательно в золоте – чтобы такими же и оставаться в следующие двенадцать месяцев. Не всегда получалось, точнее, всегда не получалось. Но в этот ритуал верили свято. Еще записывали на листочке заветное желание, под бой курантов сжигали, кидали пепел в бокал с шампанским и залпом выпивали. Желания тоже чаще всего не сбывались. Но все это повторялось из года в год. А вот о Рождестве и тем более о Боге никто не говорил.
Хотя на Новый год всегда были гости, елка и подарки, я его не то чтобы не любила, но мне, еще девчонке, всегда было в этот день грустно. Не знаю, почему.
Нет, вру… В детстве я все же «прикоснулась» к Рождеству. Однажды, когда мне было лет двенадцать, седьмого января я встретила на улице соседку по подъезду. Такую чудную одинокую старушку. Мы с ней никогда не общались, только здоровались. Я ее даже немного побаивалась – из-за ее черного платка. Мне казалось, что, где черное – там обязательно смерть.
Смерти я в детстве боялась панически. Помню, меня на лето отправляли к бабушке с дедушкой в Краснодар, и там в это время обязательно кого-нибудь хоронили. Там вообще часто хоронили. Район был старый, и старых людей было много. Прощались традиционно – с шествиями по улице, с оркестром, с похоронным маршем. Я накрывала дома голову подушкой и старалась этого не слышать. Но слышала. И потом несколько дней не могла заснуть.
В общем, мимо той старушки в черном платке я старалась проскочить как можно быстрее, чтобы случайно не «заразиться» смертью. И в тот день мы кивнули друг другу, и я уже собиралась пройти мимо, как бабушка вдруг сказала:
– С праздником!
– С каким? – удивилась я.
– Ну как же! Рождество Христово! – ответила она, достала из сумки что-то завернутое в салфетку и протянула мне.
Я сунула в карман (опять же, с опаской), буркнула что-то благодарственное, а в голове начала «прокручивать» пионерскую «проповедь» о том, что «Гагарин в космос летал, но Бога не видел». Это очень любила повторять наша классная руководительница.
Но вдруг увидела ее глаза. В них было столько любви и какой-то незнакомой для меня радости,
Дома, развернув салфетку, я увидела какой-то пряник – таких я никогда не ела. Коричневый, с нарисованным на нем глазурью то ли снеговиком, то ли медвежонком – уже не вспомню.
Я откусила. Это был новый для меня, необычный вкус (это сейчас я знаю, что там имбирь, корица и т. д.), и пахло чем-то радостным. Я вдруг подумала тогда, что так, наверное, пахнет Рождество. Как Новый год – мандаринами. И на сердце стало тепло.
Но все это быстро забылось. Прошли годы, я оказалась в храме, вышла замуж. И вот она, моя первая рождественская служба в маленьком украинском храме.
Я к ней очень готовилась, ожидая чего-то необычного, волшебного. Чего я никогда не чувствовала в детстве на Новый год. Еще я собиралась причащаться. И нарядилась по случаю праздника в свое самое красивое платье. Но у меня заканчивался второй месяц беременности. Половину службы я провела в своем ослепительном наряде и с обострившимся вдруг токсикозом в прихрамовых кустах.
– Да у тебя духовные проблемы, это бес в тебе сидит и к Богу не пускает, – проскрипела в итоге мне на ухо одна очень «церковная» старушка.
– Беременная, тошнит меня, – оправдывалась я.
– Спорит еще… Смирения в тебя мало, – проворчала бабушка.
Но парировать я не успела и опять помчалась в свои кусты.
Когда, изможденная этими своими токсикозными манипуляциями, я попыталась присесть в храме на лавочку, какая-то внушительных размеров дама сказала мне: «Молодая еще, постоишь».
Я попыталась объяснить ей, что я беременная, что у меня все болит, кружится голова и вообще я прямо здесь и сейчас упаду и умру. Но она буркнула тоже что-то «очень духовное» и еще шире распределила по лавке свои габариты…
Кто-то толкался. Кто-то на кого-то шипел, чтобы «не лезли в такой момент со своими свечками». Кто-то кого-то все время спрашивал: «Когда же все это закончится?» и «Будут ли подарки?» Кто-то истово крестился, совсем не по-христиански «заезжая» мне по уху своим троеперстием. А кто-то облокотился на меня и заснул. Я отталкивала его, а он ложился и ложился обратно…
В сторонке, прижавшись к стене, почему-то плакала Вера Ивановна – пожилая женщина, давняя прихожанка. И все сморкалась в свой платок, огромный, мужской, синий и некрасивый.
«Зачем она здесь? – думала я. – Вроде люди радоваться должны, а она ревет. И еще платок этот…»
Мне самой жутко хотелось разреветься: все болело, тошнило и хотелось спать – прямо до ломки. Я не понимала ни слова из службы. Я вообще ее не слушала, а дико жалела, что «во все это ввязалась». В общем, ничего волшебного не было и в помине.
– Да ладно, садись, зеленая вон какая, – сказала вдруг женщина с габаритами. Встала и взяла из-под лавки свой костыль, который я раньше не заметила. И тяжело заковыляла к свечной лавке.