Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
Шрифт:
Умер Павел Александрович. Скончался тихо, уснул и не проснулся. Похоронили на Южном. Был человек, и не стало его. Поплакала жена, помолчал два дня трезвый сын, а потом опять ежедневные поборы. Отец своим присутствием сдерживал, молча влиял, не давал зарываться сверх меры. Теперь пожилая женщина осталась одна. Денег не хватало. Как-то посчитала она, сколько же пропил Григорий, и ужаснулась — можно было купить две квартиры или три машины. Ни того, ни другого им, конечно, не надо, но как иначе сравнить то, что есть, с тем, что могло бы быть.
Посмеялся Гриша над ее расчетами и тут же потребовал десятку. Таких денег она уже дать не могла. Он демонстративно взял скатерть, пошел к метро и продал за червонец. Принес три бутылки портвейна. На решительные слова матери, заявившей, что теперь она точно обратится в милицию, ответил также
Но и он больше ничего не уносил из дома и не поднимал руку на мать. Видно, пьяный-пьяный, а понял, что не она, так соседи, врачи или участковый отправят куда не надо. А ему и так не плохо. После больницы все продолжалось по-прежнему. Даже лучше стало. В шестьдесят восьмом мать оформила пенсию и подрабатывала — в столовой убирала. Денег побольше. Перешел на водку. Дороже, конечно, но и градусов побольше. Бормотуха, говорил, вреднее.
Прошло еще десять лет. Светлана Георгиевна постарела, стала совсем сдавать, но крепилась, держалась. Пыталась неоднократно женить сына, приводила знакомых старушек с их дочерьми. Одну-две встречи с Григорием они еще могли выдержать, но не более. Высокое самомнение и сознание собственной исключительности, какие-то фантастические представления о смысле жизни и его роли в ней, неудержимая тяга к алкоголю быстро сводили на нет интерес к нему потенциальных невест, и ни одна из них не захотела связать свою судьбу с этим взрослым, тридцативосьмилетним мальчиком.
Мать трудилась без выходных. Это позволяло ей реже бывать дома. Но главный стимул — содержать сына, не дать ему попасть в дурную компанию, а затем в тюрьму, — поддерживал ее силы, заставлял быть все время в поиске лишнего рубля. Она уже давно ничего себе из одежды не покупала, впрочем, так же, как и Григорию, которому наряды были ни к чему — никуда он не ходил, развлечений на стороне не искал. Находила кое-что прямо на улице: брошенные не очень старые вещи, отремонтированные, заштопанные ее умелыми руками, были вполне пригодны. Пустые бутылки, особенно часто попадающиеся в подъездах, на подоконниках лестниц, всегда обеспечивали ежедневный хлеб с молоком. Удавалось и неплохо подработать: расклеивать объявления для каких-то контор, подменить неофициально кого-нибудь в столовой. Работать где-то постоянно она не могла — не позволяло здоровье, да и сын часто давал поручения: найти то, принести се, узнать, где находится фирма, приглашающая специалиста. Визиты на предприятия удивляли кадровиков. Никто не понимал, почему вместо сына ходит престарелая мать. На этом заканчивались переговоры и выяснения условий будущего труда. Всем, и ей и им, было ясно, что подобный способ трудоустройства безнадежен. Такой работник, теоретик с запросами, никому не нужен. Обычно он ей говорил, что предлагаемая зарплата, его не устраивает. На ее разумные предложения получать хотя бы это, ведь он вообще ничего не имеет, отвечал, что работа тоже «не фонтан». Надо, мол, найти такое… такое… чтобы раз и навсегда. Для души и организма.
Систематические возлияния не могли не отразиться на его здоровье. Естественно, что желания нормально питаться уже не было. Вроде бы и не против поесть, а все остается на столе нетронутым. Но уж бутылка выжата до последней капли. Начал кровоточить геморрой, вспухла печень, вздулись вены на ногах. Не до спорта теперь, тем более не до свиданий. И опять у мамы новые хлопоты. К врачу Гриша не идет, а участковый врач появилась раза два, посмотрела, возмутилась тому, что здоровый лоб лежит за маминой спиной, и больше по вызову не пришла, не испугалась жалобы в поликлинику.
Семнадцать лет подряд Светлана Георгиевна держалась. Не в силах что-либо изменить, она уже не кричала, не плакала, не грозила. Молча готовила пищу, убирала, хлопотала. Лишь поздно вечером, затаившись в своей постели, закрыв глаза, вспоминала то далекое довоенное время и первые годы после войны. Ручонки и ножки сынка, его кудряшки, его милое лепетанье, когда стал ходить. Она засыпала в слезах и во сне продолжала видеть своего единственного сыночка — Гришеньку.
Два подвига в жизни она совершила ради него. Первый, когда спасла Гришеньку от смерти в блокаду. Второй, когда уберегла его от милицейских репрессий. И третий ей удалось совершить, последний
Все это случилось после семнадцатилетнего ежедневного пьянства, разрушительного и разъедающего. Казалось бы, началась новая жизнь: появился интерес к книгам, телепередачам. Появился вкус к еде, что увеличило расходы на питание. Но поскольку не надо было покупать водку, по бюджету это не ударило. Неизменным оставалось одно: Григорий Павлюченков не искал работу. Вернее, мечтал о ней, фантазировал о какой-то самостоятельной, индивидуальной деятельности, но так абстрактно и общо, что со стороны это выглядело странно: кто-то очень захочет иметь партнером этого замечательного парня, умного, энергичного, соображающего что к чему, умеющего из ничего сделать деньги. Этот подарок судьбы ждет предложений и, выбрав наилучшее, пожалуй, согласится. Только никто почему-то не звонил и не шел, а мать, которой он поручил выяснять у людей, где и что ему подойдет, не имела подобных знакомств и в итоге оказывалась в глазах сына главным виновником его безделья.
Светлана Георгиевна по-прежнему была главной добытчицей в доме. Всю пенсию забирал сын и выделял ей деньги на каждодневные покупки, чтобы продукты были свежие, сегодняшние. Хорошо, что у пенсионеров проезд бесплатный и она ездила по разным местам, чтобы где-то что-то купить подешевле. Сэкономив немного, старая женщина позволяла себе изредка купить кренделек или шоколадку и тут же съесть. Для нее это было не потребностью желудка, а ритуалом, чтобы вспомнить те первые счастливые годы перед войной и после нее.
Иногда к Григорию приходили женщины, всегда старше его, уверенные, дерзкие, не стеснявшиеся того, что сын тут же отправлял мать на улицу часа на два, на три. Как он их находил, было загадкой. Сам-то на улице почти не бывал. Наверное, по телефону. Они видели хорошую трехкомнатную кооперативную квартиру, чистоту и порядок, не богатую, без деликатесов, но сытную, свежую пищу. Наверное, строили какие-то планы. Но Гриша не давал им ни малейшего шанса на устройство семьи, и через очень короткое время связь обрывалась. Все было логично — он не мог обеспечить будущую семью и поэтому не планировал обзаводиться ею в ближайшее время.
Мама и в этом решила помочь сыну. Совершив невозможное — превратив пьяницу в бестабачного трезвенника, она была уверена, что теперь такой красивый, холостой, без детей парень не может не стать желанным мужем для порядочной девушки. Многочисленные знакомые доставали ей адреса, фотографии незамужних, разведенных, с детьми и одиночек, постарше и совсем юных, но Светлана Георгиевна не углублялась в изучение личных качеств претенденток. Все они были либо из общежитий, либо из коммуналок, и она понимала, что основной интерес у них — квартирный. Но однажды старая подруга Клава познакомила ее со своей внучкой Эльвирой, восемнадцатилетней девушкой, студенткой первого курса медицинского училища. Понравилась она Светлане Георгиевне своей скромностью. Правда, опять же не местная, без жилья. Она из Лодейного Поля, где с матерью имеет комнату, а здесь живет у бабки тоже в многолюдной, с пятью соседями, квартире. И дохода никакого не будет, разве проживешь на стипендию… В общем, Павлюченкова вполне осознанно пошла на это знакомство, несмотря на будущие материальные трудности, неизбежные для нее. Главное, чтобы у Григория была своя семья. Глядишь, появится у него самостоятельность и ответственность.