Не учите меня жить! (сборник)
Шрифт:
Татка – это была я, а верхнюю юбку я систематически одевала на уроки мастерства, ибо моих патологически вредных педагогов доводили до исступления мои короткие юбки.
Ничего не поделаешь: ОНИ ЗНАЛИ СТАНИСЛАВСКОГО! И не только знали, но ещё имели счастье внимать ему, все одетые в одинаковые серые костюмы. По Станиславскому, именно так было надо, а со Станиславским, увы, не поспоришь.
С самого начала первого курса я подружилась с Катей. Тонкая нежная красавица с огромными светло-зелёными глазами, маленьким носиком, чувственными губами и длинными русыми волосами – она,
Куда это делось потом? Отчего так получилось, что девочка-самородок превратилась в посредственность? Виноваты в этом были всё те же педагоги, делившие набранный ими курс на любимчиков и нелюбимчиков. К числу первых принадлежала Катя, к числу других – я.
Может быть, в конечном итоге было целесообразнее травить, как травили меня, нежели кричать: «Гениально!» – как это было в Катином случае, тем самым успокаивая, усыпляя актёрский нерв? Не знаю, но думаю, что золотая середина – золотое правило педагогики.
Уже потом, много лет спустя, давая уроки русского языка студенткам филологического института в Загребе, я свято буду следовать этому золотому правилу, помня о том, что делали со мной. Боль прошла, но шрамы остались, иногда они дают о себе знать.
…Эх, Катя, Катя! Не удалось тебе поступить ни в один из московских театров, и по распределению пришлось тебе ехать в Саратов.
Но наша дружба продолжилась и на расстоянии: мы переписывались, созванивались. Я посылала тебе по адресу саратовского театрального общежития кое-какие шмоточки. Так у нас с тобой было заведено почти с первых дней нашей дружбы, так было и после. Сначала из Москвы, а затем из Загреба (когда я вышла замуж и уехала) шли посылки к тебе в Саратов.
Не сложилась у тебя актёрская карьера, не удалась личная жизнь.
Вначале ты получала большие, затем средние, а потом и вовсе маленькие роли.
Затем в театр, где ты работала, пришёл новый главреж. Ты смертельно влюбилась в него и полностью потеряла голову.
К сожалению, «полностью потеряла голову» в твоём случае – не выспренная метафора. Пережив нервный срыв, вызванный безответной любовью, ты вначале долго лечилась в психоневрологическом отделении саратовской больницы, затем вышла и, навсегда бросив театр, вернулась в Москву.
Ты устроилась секретаршей на телевидении. В тот день в редакции, в которой ты работала, появился известный кинорежиссёр, он был старше тебя на двадцать лет.
Высокий, худощавый, с лучистыми глазами, узким мужественным лицом, небольшой расщелиной между передними зубами, он выглядел невероятно молодо и был удивительно талантлив, его имя гремело по всему Советскому Союзу.
Талантливый человек всегда привлекателен, как бы он ни выглядел. Талант – самый мощный магнит, когда-либо созданный матушкой-природой, а он к тому же был ещё необыкновенно хорош собой.
И ты опять влюбилась со всем неистовством, столь свойственным тебе. Возникшая симпатия на первых порах была взаимной, затем – односторонней.
Ты преследовала его. В тебе проснулся охотничий азарт. Ты устремлялась вслед за ним на юг, поджидала у проходной «Мосфильма», звонила по нескольку раз в день, иногда звонила ночью.
В
И ты пришла к нему в его холостяцкую квартиру. Пока он заваривал на кухне чай, ты внимательно рассматривала гостиную.
В то время он готовился к съёмкам нового фильма. Будучи великолепным режиссёром, он был к тому же и талантливым художником: эскизы к своим картинам всегда делал сам.
Ты стояла посередине комнаты и не верила своим глазам: со всех сторон смотрела на тебя я.
Он вошёл в комнату, поставил на журнальный столик поднос с чайным сервизом и предложил тебе сесть.
Ты взглянула на него так, словно увидела впервые, а затем произнесла:
– А я её знаю.
Он внимательно посмотрел на тебя и сказал:
– Этого человека вы не можете знать.
– Наташа Воробьёва? – спросила ты чужим, срывающимся голосом.
– Да, – ответил он и задумался. – Это Наташа, – продолжил он. – Она должна была сниматься у меня в новом фильме, но эта милая дама отказалась принять участие в концертах для космонавтов, которые я организовывал. Только она одна и отказалась, а там, поверьте мне, были звёзды похлеще. И я взял на эту роль, – он кивнул подбородком в сторону эскизов, – зарубежную актрису. Но на набросках, вы правы, она. А откуда вы её знаете? – поинтересовался он вдруг.
– Это моя подруга. Мы с ней вместе учились в ГИТИСе, – глядя на него в упор, промолвила ты. – А этот костюмчик на мне, который вы сегодня похвалили, – от неё. Она мне его прислала из Загреба.
Потом, когда ты рассказала мне эту историю, я вспомнила, что он в самом деле однажды звонил в связи с концертами на Байконуре, предлагал принять участие, я согласилась. Он пообещал позвонить ещё, но больше никогда не позвонил.
Чёрный мосфильмовский список сделал своё чёрное дело. В следующий раз, когда он послал официальный запрос, с киностудии последовал короткий ответ: «Она не заинтересована».
Так мы с ним никогда и не встретились.
Его уж давно нет в живых. Но где-то в мосфильмовских архивах лежат на пыльных полках папки с его эскизами – нежное признание в том, чему было не суждено осуществиться.
Песчинки в прибое вечности