Не умирай в одиночку
Шрифт:
– Вот еще, – фыркнула Юлька. – Менты дальше собственного носа не видят. Им Сашка все рассказал, ты думаешь, его стали слушать? Для них чат это что-то из рода фантастики, прибора умнее калькулятора они в принципе не признают.
– По крайней мере, будь осторожна, – вздохнула я, поняв, что переубедить ее мне не удастся.
– Виль, я унаследовала нужные гены. Мой дед-разведчик фору любому Штирлицу бы дал. Он до сих пор в лесу пеньки мхом к югу разворачивает – врагов запутывает, – рассмеялась Юлька. – Так что я и дело распутаю, и под прицел не попаду.
– Сдается мне, что ты
– Сегодня звонил, – мрачно ответила Юлька. – Причем, разговаривал, как ни в чем не бывало. Сказал, завтра за вещами зайдет. Он сильно не настаивал, но я решила, что не желаю, чтобы его барахло постоянно путалось у меня под ногами.
– Не боишься слабинку дать? – сочувственно спросила я. – Ты же его столько раз прощала.
– Не знаю. Я предусмотрительно смоюсь из дома, на хозяйстве соседа оставлю. С ним Пашка точно спать не будет. А сама найду занятие поувлекательнее.
Юлька закатила глаза и блудливо ухмыльнулась.
– Кого уже склеила? – заинтересовалась я. – Я его знаю?
– Знаешь, – хихикнула Юлька. – Валера Беликов тут клинья подбивает. Статейку заказал, талию как бы ненароком всю ощупал, на машинке катал. Зовет в ресторан завтра.
– Молодец, – похвалила я. – Правда, он тебя лет на десять как минимум старше. Но я одобряю твой выбор. На него тут такая очередь стояла. Я и сама бы не прочь, да вот беда, не смотрит он в мою сторону дольше трех секунд.
– Я и сама знаю, какая я молодец, – парировала Юлька. – Знаешь, не ожидала от себя такой прыти, думала дольше страдать буду. И ведь так обидно, что подставили люди, которых считала близкими. До сих пор поверить не могу, что со мной такое могло произойти.
– Что случилось с моей рыбкой? – осведомился сидящий за соседним столиком мужчина с невероятно грустными телячьими глазами. Я сначала удивилась: к кому он обращается, ведь за столиком он сидел один, не к нам ли? И только потом увидела у него в ухе гарнитуру от сотового телефона. Юлька подняла глаза и вопросительно посмотрела на меня, так как я начала улыбаться.
– У рыбки болит головка? Рыбонька прилегла? – вкрадчиво спросил мужчина. Я чуть слышно фыркнула. Интрига завязывалась. На мужчину оглядывались и другие посетители. Юлька заерзала и принялась крутить головой.
– Ну, не расстраивайся, рыбонька… Я скоро приеду. Да-да… Нет-нет, кушать не буду…. Нет-нет… Правда, не буду…. Не хочу… Да-да… Ты потерпи чуть-чуть…
Юлька, улицезревшая источник звуков, внимательно разглядела его и вдруг начала складываться пополам и сползать под стол.
– Ты чего? – удивилась я.
– Ты посмотри, что у него в тарелке! – прошипела Юлька, затолкав в расползающийся в улыбке рот кулак. Я обернулась и уставилась в тарелку мужчины.
На ней, скорбно глядя вверх одним глазом, лежала тушка форели.
Я улыбался весь день. Предстоящее приключение невероятно будоражило мою кровь. Сегодня даже солнце светило по другому, птички не так пели, люди улыбались радостными улыбками. Никогда бы не подумал, что намерение кого-то убить так примиряет тебя с окружающим миром.
И
Правда, оттенки были преимущественно красные. Багровое небо, алые лужи и малиновые птицы. Женщины в красном… Цвет ночи…
В голливудском блокбастере один из ведущих психиатров не видел красного цвета после пережитой психической травмы. Я же, напротив, красный видел очень отчетливо. Алые всполохи заполняли все вокруг, временами застилая взор.
На дело я отправился поздним вечером. Долго выбирал орудие убийства. Сперва хотел остановиться на привычном скальпеле, но потом передумал и взял нож. Скальпель – слишком тонкая штука для таких вещей. Требовалось что-то радикальное.
Адрес Юлии Быстровой я взял в справочном бюро без всяких проблем. До ее дома тоже добрался без труда. Этот не самый благополучный район я хорошо знал. Раньше приходилось работать тут в местной поликлинике. Пациентами преимущественно были пенсионеры, от которых дурно пахло мочой, потными телами и чем-то кислым. Наверное, так пахнет старость. Я ненавидел работать с пенсионерами, которые без конца жаловались на свои многочисленные болячки, но в любой момент могли своими клюшками забить до полусмерти попытавшегося пробраться без очереди к заветному кабинету хоккеиста. Они не оставляли в карманах моего халата хрустящих купюр. Все они были пережитками прошлого времени, считая, что их должны лечить бесплатно. А я, хотя всю жизнь мой отец внушал мне уважение к старшим, испытывал прямо противоположные чувства. Все-таки были же раньше мудрые правители, которые велели сбрасывать со скалы старых и немощных…
Мы прежде жили в маленьком городе, почти деревне, недалеко от границы с Казахстаном, откуда мои предки были родом. Меня назвали Алишером в честь прадеда, великого и ужасного бея, как внушал мне отец. Он всеми силами пытался соответствовать славному имени своего предка, держался соответственно и соответственно работал в комитете партии, тогда единственной в стране. И неважно, что городок наш был мал, и развернуться папаше было негде. Его это не смущало. Правда, отцу регулярно приходилось ездить в соседний город, отчитываться перед вышестоящим начальством, которое тоже любило руководить и наказывать, особенно таких как мой папаша. Придя с работы, вволю наруководившись, он вымещал накопившееся раздражение на нас.
Моя мама зимой и летом ходила в платке, скрывавшем половину ее лица. Делалось это по простой и тривиальной причине. Однажды, изрядно приняв на грудь, папаша начал стегать ее камчой. Один точный удар разорвал ей щеку и оторвал мочку уха. Доставалось и мне, хотя мать всеми силами старалась защитить меня. На моей спине до сих пор красуется узкая белая полоса – подарок от заботливого папочки.
Восточный мужчина должен уважать старших, но я не мог этого сделать. Старшие для меня ассоциировались с пьяным отцом, который мечется по квартире с хлыстом и стегает мою покорную забитую мать, закрывающую лицо руками.