Не упыри
Шрифт:
С самых ранних лет мы, дети, были приучены ко всякой работе. Сашко пас корову, без которой мы, наверно, не выжили бы. Соберет мать ему с утра узелок, а в нем – краюха хлеба и одна картофелина, умоется слезами, провожая маленького, а сама – на работу. А мы с сестричками берем мешки и идем в конопляник рвать сорную траву – ежовник для коровы. Правда, намного больше ежовника росло на полях свеклы и картофеля, но туда ходить нам не разрешали. А конопля высокая – нам она казалась настоящим лесом. Ветер подует, стебли конопли зловеще закачаются, зашумят… страшно, но что поделаешь? Там можно было, по крайней мере, спрятаться, чтобы нарвать бурьяна, а потом
Рвем однажды траву в коноплянике, а подружка Валя решила меня слегка попугать.
– Марийка, а знаешь, говорят, что у нас в конопле ходит Дурная Баба, – сообщает Валя, а глаза ну до того хитрые!
– Шутишь? – спрашиваю.
– Честное слово! – отвечает совершенно серьезно.
– А ты видела ее? – спрашиваю, потому что становится немного не по себе.
Тут еще и ветер поднялся, конопля над головами качается, шумит.
– Я не видела, а люди видели. Может, домой пойдем?
– Нет, – отвечаю и начинаю побыстрее запихивать траву в мешок.
Испугалась я этой Дурной Бабы не на шутку, но виду не подала. Рву бурьян, а сама прислушиваюсь к каждому шороху. «Если появится Дурная Баба и погонится за мной, – прикидываю, – брошу ей сначала мешок, пусть его разорвет. А потом стану убегать от нее и снимать с себя одежку, чтоб ей кинуть. Так и спасусь».
Вспоминая то время, я лишь много позже, когда уже стала взрослой, поняла, как тяжко было матери, как терзалось, рвалось в клочья, жгло болью материнское сердце. Утром, когда она нас будила, мы все, как один, начинали скулить, как голодные щенки: «Есть хочется!»
– Сейчас, детки, сейчас, милые, – говорила мать, украдкой вытирая слезы. А сама ставила на стол вареные картофельные очистки. И чтобы нас хоть немного успокоить, рассказывала стишок:
Плакала киска на кухне.Глазки у киски припухли.– Чем ты расстроена, кошка?Может, поешь хоть немножко?– Нет, ничего мне не надо.Плачу же я от досады:Повар пришел спозаранку,Съел незаметно сметанкуИ облизал еще ложку.Съел, а свалил все на кошку!Расскажет мама стишок, хоть сама она была неграмотной и в школу никогда не ходила, смотришь, уже и веселее.
Чуть полегче становилось, когда приходила весна. Тогда мы собирали цветки белой акации: из них мама пекла нам оладушки. Ешь их – и вкусно, потому что голод такой, что живот к спине прилипает. А потом и клевер зацветал. Насобираем розовых цветочков, мать разотрет их в ступке в тесто и опять печет оладушки.
Моя крестная однажды дала нам кусочек сала, чтобы подмазывать сковороду для жарки. Этот кусочек мать прятала на шестке, и мы, дети, никогда его не трогали. Но однажды я осталась дома одна. Есть так хотелось, что мутило. Знала, что никакой еды в хате нет, но на всякий случай заглянула во все чугуны и горшки. Нигде ничего, хоть шаром покати. Но знала я и то, что на шестке спрятан кусочек сала. И как только вспомнила про него – аж
– Ага! Сало ешь! – завопил он. – Воровка! Мошенница! Все маме расскажу!
Я стою красная, будто кипятком меня ошпарили. Это ж надо было влипнуть в такую историю! И что обо мне мама и папа подумают?!
– Я ничего не крала, – говорю сквозь слезы.
– А что ты тогда с ним делала? – не успокаивается младший.
– Я… Я его… Лизнула, – признаюсь.
– И как? Вкусно? – глазки у брата сразу заблестели.
– Хочешь попробовать?
– Еще бы!
– Тогда пообещай, что никому не скажешь, – говорю, а сама держу кусочек сала перед самым его носом, чтобы подразнить.
– Никому! – клянется Сашко, не сводя глаз с кусочка.
Я протянула руку, а он, как щенок, начал вылизывать этот кусочек: быстро-быстро, да еще и со всех сторон.
– Э, нет! Так мы не договаривались! – я поднимаю руку повыше, чтобы сало оказалось на безопасном расстоянии. – Так ты его все слижешь!
– А завтра еще полижем? – с сожалением спрашивает брат, не в силах отвести взгляд от кусочка.
– Посмотрим, как ты умеешь держать язык за зубами, – отвечаю я и на правах старшей сестры водворяю сало на место.
Наверно, с неделю мы с ним тайно лизали по очереди этот кусочек. А потом Сашко не удержался. Выхватил его прямо из моих рук и проглотил целиком, как индюк. Я заплакала, сообразив, что теперь наша с ним тайна откроется, а еще хуже то, что теперь не на чем будет жарить оладушки. К тому времени, когда мама вернулась домой, я уже так наревелась, что и говорить не могла, только всхлипывала. И Сашко ей во всем признался. Тогда мама впервые отлупила свое дитя, то есть моего младшего братца. Меня она не ругала, потому что я и без того сама себя измучила. А когда пришел папа, мы уже втроем сидели на лавке и горько плакали над тем кусочком сала, которого больше не было.
– Что случилось? – взволнованно спросил отец.
– И что это за жизнь, когда никакого просвета не видно? – все еще плача, сказала мать, а затем рассказала о происшествии.
– Ничего, дорогие мои, – потрепал нас по головкам отец. – Не весь же век мы будем бедовать!
– А сейчас чем мне сковороду подмазывать? – спросила мать, утирая слезы.
– Завтра похожу по селу, – ответил отец. – Может, даст кто-нибудь кусочек сала в долг.
Он действительно где-то раздобыл кусочек сала, а я больше никогда в своей жизни не брала чужого.
Частенько мы ходили за село собирать щавель. Он еще только пробивается из земли первыми робкими листочками, а мы его уже весь повыщипали. Однажды Валя предложила пойти и нарвать щавеля на кладбище.
– Там нельзя рвать, – сказала я ей.
– Почему?
– Мама говорит, что с кладбища ничего нельзя есть, – пояснила я.
– А ты не говори, где нарвали, она и не узнает!
– Врать нельзя!
– А ты и не ври. Не говори ничего, и все. Принеси щавель, положи на стол и молчи себе, – поучает меня подружка.