Не упыри
Шрифт:
– Я пока промолчу, а ты все-таки скажи.
– Мне нравится имя Даринка.
– ?!
– Я что-то не то сказал?
– Этого не может быть! Ты хитришь! Наверно, я уже говорила тебе, что Даринка – хорошее имя?
– Как ты могла это говорить, если мы не знали, кто родится: девочка или мальчик? А как хотела ее назвать ты?
– Ты не поверишь: Даринка. Мы думаем об одном и том же, или это случайное совпадение?
– Мы любим друг друга, – говорит Роман, укладывая дочь в кроватку. – А любить – это и значит вместе смотреть
Он обнимает мои плечи, заглядывает в глаза.
– Спасибо тебе за доченьку, – ласково говорит он, целуя мои веки. – Ты и она – лучшие женщины на свете. И не надо сейчас тревожиться попусту. Я что-нибудь придумаю, чтобы мы были вместе. Договорились?
– Да, – киваю я в знак согласия и кладу голову ему на грудь.
Мне становится так спокойно, уютно, надежно и тепло…
… апреля 1960 г
Как страшно, когда болеет ребенок! Лучше бы я сама заболела, чем смотреть, как горит в жару Даринка! Она простыла где-то в пути, когда я возвращалась на работу в школу. Едва мы с ней приехали в село, как у малышки резко подскочила температура. Я сразу вызвала врача, но он добрался до нас только через два часа.
– Двусторонняя пневмония, – констатировал врач.
Поспешно собираю вещи, и нас везут в районную больницу. И снова Романа нет рядом. От мысли, что я опять одна и некому даже поплакаться, я впадаю в отчаяние. Врачи делают малышке уколы, ставят капельницы, но после каждой дозы лекарств у нее начинаются судороги. Даринка закатывает глаза, начинает задыхаться. Доктора ничего не могут поделать, а я от бессилия едва не теряю рассудок. Оставляю ребенка на соседку по палате Олесю и бегу на почту, чтобы отправить телеграмму Роману. Пишу ему: «Приезжай, Даринка тяжело заболела», и снова бегом в больницу. По пути в моей голове роятся, гудят, как пчелы в улье, печальные мысли.
– Как ты, солнышко мое? – сразу бросаюсь к моей девочке, а она лежит бледная и горячая.
– Марийка, – говорит мне Олеся, соседка по палате. – Вот послушай меня. Я уже третьего ребенка родила, а ты еще молодая, неопытная.
– Что? Что мне делать?! – в отчаянии я заламываю руки.
– Тебе надо взять распашоночку, в которую Даринка была одета, и пойти к знахарке.
– Мы же не в средневековье живем! Неужели ты веришь, что знахарка может вылечить воспаление легких?!
– Воспаление не воспаление, а снять судороги сможет только она. Врачи тут ничем не помогут, поверь моему опыту.
Я в таком состоянии, что готова сделать все, что угодно, лишь бы пошло на пользу ребенку.
– Но я же не могу бросить Даринку и идти искать эту женщину.
– Ко мне скоро придет свекровь, она знает, где живет опытная шептуха. Если хочешь, можно передать распашоночку с нею, – предлагает Олеся.
– А она согласится сходить к знахарке? – спрашиваю я с надеждой.
– Думаю, да, – отвечает Олеся. – Она –
Заворачиваю распашонку в газету, кладу туда немного денег и передаю пожилой женщине, свекрови Олеси.
– Неужели поможет? – спрашиваю ее.
– Только Максимовна и выручит, – отвечает та. – Я пятерых родила, и каждому она помогала. Эта болезнь зовется «детская», и врачи не знают, как с ней справляться. Помолись Богу, детка, – напоследок советует она. – Он ко всем милостив.
Я согласна на все! Готова молиться и день, и ночь, лишь бы Даринку удалось спасти, ведь прогнозы врачей становятся все более угрожающими. А как молиться, если нет образов?
– Олеся, у тебя случайно нет иконки? – спрашиваю соседку.
– Как же без нее? Есть маленькая. Я ее всегда с собой ношу. Возьми, – говорит Олеся и достает из кошелька, из потайного кармашка, крохотное изображение Иисуса, предусмотрительно обернутое в листок чистой бумаги.
– Спасибо, – шепчу я. – А где же мне помолиться?
– Я оставлю тебя в палате, а сама стану за дверью, посторожу. Не надо, чтобы врачи видели.
– А как мне молиться?
– Как сердце подскажет. Главное, чтобы искренне, – советует мне эта добрая женщина, которую я знаю всего два дня.
Я благодарю ее за доброту, ставлю икону на кровать и падаю перед ней на колени. Молюсь долго, от всей души, обливаясь слезами. Прошу у Бога прощения за все свои прегрешения, прошу простить мне ту давнюю ложь по отношению к Вале и Петрусю. И верю, что Бог меня услышит, простит и смилуется…
… мая 1960 г
Знахарка действительно помогла: после того, как я надела на ребенка побывавшую в ее руках рубашечку, судороги прошли и больше не повторялись. Даринка начала постепенно выздоравливать. А когда приехал Роман, он меня едва узнал.
– Что с тобой, Марийка? – поразился он. – На тебе же лица нет! Один скелет остался. Тебя что, не кормили здесь?
– Конечно, нет. Ела только манную кашку – ту, что здесь дают детям. А я же кормлю грудью. Соседка по палате кое-чем угощала, но мне неудобно было брать у нее еду. Да и в рот ничего не лезло.
– Придется мне тебя откармливать. Как Даринка?
– Если и дальше так пойдет, то через неделю нас выпишут. Дома расскажу, что нам здесь довелось пережить, – говорю я и пытаюсь улыбнуться, чтобы его подбодрить.
Я отдаю Роману ключи от моей хатки и объясняю, как ее найти. Роман уходит, чтобы приготовить для меня какую-нибудь еду, а у меня на душе сразу становится спокойнее. Так всегда. Когда он рядом, мне ничего не страшно. Кажется, что любые беды обойдут нас стороной…
… мая 1960 г
К Михаилу Герасимовичу мы пошли с Романом вдвоем.
– Михаил Герасимович, – начала я. – Дайте мне, пожалуйста, открепление.
– А с какой это стати?