Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)
Шрифт:
На другое утро мы снова были на кладбище — простились с Андреем до следующего приезда.
Часть вторая
Жизнь после жизни
Потеряв Андрея
Говорят, когда уходит человек, с ним уходит целый мир. С уходом из жизни Андрея Тарковского мы лишились великого художника с его неутоленной жаждой жизни, жаждой творчества и пророчества, присущей и его отцу-поэту.
А я потерял человека, который был моим другом и оказал сильнейшее влияние на формирование моей личности. Потерял человека, которого, может быть, не всегда понимал и с которым временами не соглашался. Он, как гениальный ребенок, был одновременно уязвимым и беззащитным, наивным и доверчивым, порой ошибающимся, а порой жестоким и несправедливым. Но я всегда поклонялся ему и
В жизненной борьбе, в ее драмах и конфликтах он поневоле становился раздражительным до крайности, а временами и подавленным, отчаявшимся. Но именно из доброты и чистоты его души, из ее стремления к гармонии, к идеалу выросли его картины, его подлинные шедевры.
Со дня смерти Андрея прошло много лет. О Тарковском написаны десятки книг и сотни статей, сняты и снимаются каждый год десятки документальных фильмов. Мне довелось встречаться со многими людьми, знавшими Андрея в России и на Западе. Продолжаются эти встречи и сейчас. И тот сравнительно небольшой период его жизни, прожитой за рубежом, теперь мне хорошо известен, понятен. Белые пятна биографии исчезают, может быть, почти исчезли. Хотя вполне допускаю и надеюсь, что много интересного и неожиданного осталось пока не напечатанным или просто не рассказанным. И хорошо, что остается что-то загадочное, какая-то тайна.
Теперь я более или менее подробно знаю о годах, прожитых Андреем вне России, о работе, о его планах, которые уже никогда не осуществятся. Возможно, что большинство читателей, зрителей многого из узнанного мною не знают. В этом смысле вторую часть книги можно было бы назвать «Неизвестный Тарковский». Рассказать о неизвестном — задача интересная и ответственная.
Впервые серьезно заговорили о Тарковском весной 1987 года во Львове на философской конференции, ему посвященной, благодаря усилиям Вадима Михалева, критика, культуролога и философа. Следующую акцию провел Союз кинематографистов под руководством Элема Климова осенью того же года. У нее было название «Чтения Андрея Тарковского». И шлюзы были прорваны. Издательства подняли головы, киноведы уселись за книги и статьи. В Москве был создан Фонд Андрея Тарковского (ныне не существующий). В Россию ринулись киноведы, культурологи, слависты многих стран мира.
На месте пустого и обветшалого дома на Щипке, точнее, в 1-м Щиповском переулке, Союз кинематографистов решил было открыть музей Тарковского, мемориальные кабинеты М. И. Ромма и В. М. Шукшина и мастерскую Ю. Б. Норштейна. Юрий Борисович отдал на восстановление дома свою международную премию в 10 тысяч долларов. Получилось — зря. Все эти деньги вылетели в трубу! Союз кинематографистов выделил на эти же цели 100 тысяч рублей. Денег хватило только на снос крыши и самое начало разборки дома. А потом случилась финансовая катастрофа, постигшая Советский Союз после перестройки. Все это привело со временем к уничтожению дома.
Марина тоже жила в этом доме. Теперь и о ней удобно сказать несколько слов, о сестре Андрея — Марине. Когда уничтожается материальное, дом — что остается на месте битого кирпича и трухи старого дерева? Великая пустота, до краев наполненная памятью. За те годы, когда в течение десяти лет Марина потеряла мать, брата и отца, с ней произошло нечто выбивающееся из обычного ряда, что, видимо, происходит только раз в жизни, — некий сильнейший эмоциональный прорыв, родственный откровению. В душе ее открылось, как бы это сказать поубедительней, нечто вроде подземных или сокровенных глубинных ключей. Она стала писать, повинуясь проснувшемуся в ней голосу памяти, голосу рода Тарковских, наконец, голосу человека, долго молчавшего, но которому, как оказалось, было что сказать. Разве можно было представить ее тогда в Париже автором и составителем книг — заплаканную, убитую горем, да еще в окружении не всегда доброжелательных людей? Но она выстояла. Силы нашлись. Собрала книгу воспоминаний «О Тарковском», свидетельства-воспоминания большого количества людей. Это была первая книга об Андрее. Потом много ездила, изучала архивы, связанные с историей ее семьи. Цепко и легко схватывала суть, угадывая наиболее характерные черты деда, отца, брата, матери. Поэтому так интересны, необычны и убедительны ее «Осколки зеркала».
Встречи после похорон. Отар Иоселиани
…Те десять дней в Париже настолько были для меня эмоционально сгущены, замешены на горе, на утрате, что это состояние серой густоты требовало какого-то выхода, какой-то разрядки. И находил я ее в разговорах об Андрее, в рассказах людей, связанных с ним в последнее время. Мне было дорого и интересно все, что имело к нему отношение,
Он рассказывал много и о разном. Я начну с интервью во время съемки. Иоселиани говорил: «Когда Андрея спрашивали, почему он все же остался здесь, он отвечал: „Чтобы досадить им“. И все же это люди, которым нельзя досадить, которых абсолютно нельзя изменить».
Слова Иоселиани касаются самой болевой точки невозвращения. Порвать с Россией навсегда и остаться на Западе?! Тут уж услужливые «патриоты» подбрасывают: «предатель». Ведь слышали много раз, и в последнее время можно услышать. «Досадить» и остаться поработать на Западе вне рамок Госкино, как будто свет клином на нем сошелся?! А почему нет? Что тут плохого? Ведь работают же свободно и Иоселиани, и Кончаловский?!
«Боль, причиненная ему, боль утраты привычного окружения, среди которого он прожил пятьдесят лет, не была ни в коей мере связана с мечтой о жизни на Западе», — говорил Отар. Мудр как змей.
Через два года мы с Мариной и дочерью снова оказались в Париже. Встретились с Иоселиани и убедились, что этот грузин по-прежнему крепко пьет водку, хорошо разбирается в людях и снимает удивительные, ну просто гениальные картины. Уделил нам время. Посидели в ресторане на Елисейских Полях. Но дело не в Полях, с хорошим человеком и просто на скамейке сидеть приятно. А уж вспоминать о Тарковском — вещь замечательная. В этот раз Отар рассказал, как они с Андреем решили уединиться и поговорить по душам. Пошли в ресторан. Это было уже когда Андрей «остался». И вдруг видят жену Андрея. Она бегает вдоль окон ресторана и заглядывает в них, высматривает их, хотя Андрей ясно попросил ее, чтобы не мешала их разговору с Отаром. Андрей уже пожил на Западе, уже были мысли об этой жизни. Нужна ему была эта русская задушевная беседа.
И тогда в интервью Иоселиани я «слышу» их разговор: «Правда, он испытал нечто вроде удовлетворения. Но он постоянно говорил мне, что здесь царит определенная примитивность мышления, мелкобуржуазный склад ума, которого он не переносит. Он становился все печальнее и в заключение сказал, что на земле нет рая и что человек рожден, чтобы быть несчастным. С самого начала он был осужден на несчастье, страдания и печаль».
Для подобных бесед посторонние лица не нужны. Да Лариса и не поняла бы, ведь она была в восторге от Запада, сбылась ее мечта. Но жена в данном случае — дело десятое. Важны уже какие-то итоги жизни, итоги довольно грустные, но из которых совсем не следует, что человек сломался или пожалел о принятом решении. Просто он попал в непривычную среду. Просто увидел обратную сторону Запада, где деньги решают все, столкнулся с проблемой чисто финансовой, которой у него не было в Союзе, — я говорю о деньгах на постановку фильмов. Но он полон планов — житейских, но главное, творческих. У него много идей, и дело теперь только в деньгах, в поисках продюсеров, которые согласились бы эти идеи осуществить. Приходится ждать. Необходимость писать гневные письма о том, что его травят и годами не дают работать, отпала. Здесь, на Западе, нужно уметь ждать. Ждать денег. Там травили, но деньги давали. Здесь превозносят, но денег нет.
Два друга — Андрей и Тонино
5 марта 1982 года Тарковский улетел в Италию для съемки «Ностальгии». Но начал он свою работу совсем с другого фильма. И начал двумя годами раньше. Тогда мы об этом не знали. Писать о режиссере, уехавшем снимать фильм за границу, было не принято, то есть запрещено, и надолго, «впредь до особого распоряжения». Это теперь мы можем взять с полки видеокассету и посмотреть. Я держу ее в руках, и кассета для меня — как свет погасшей звезды, дошедший до нас через многие годы. Банально, но ясно, кто будет спорить? Фильм называется «Время путешествия Андрея Тарковского и Тонино Гуэрры». На экране — телевизионный по производству, авторский по жанру и одновременно рекламный фильм. Так везде принято. Итальянскую публику нужно было готовить к появлению Тарковского в Италии. И уже название представляет зрителям двух знаменитостей — итальянского поэта и сценариста и русского режиссера.