Не ведая страха. Битва за Калт
Шрифт:
Это не пол. Это палуба.
Он слышит звуки боя. Огромного сражения. Миллионы кричащих и визжащих голосов, лязг оружия, выстрелы. Грохот доносится из-под палубы. Он приглушенно раздается из далеких арок и наполовину видимых люков. Как будто прямо за углом творится монументальная катастрофическая история.
— Джон?
Никаких признаков Джона. Но он ощущает на загривке покалывание иных разумов. Разумов, которые столь же ярки, как звезды главной последовательности.
— Джон, я не хочу здесь находиться. Совсем не хочу.
Он идет вперед,
На полу лежит мертвый ангел. На палубе. Ангел — гигант. Он был прекрасен. Его меч сломан. Золотая броня треснула. Крылья раздавлены. Кровь струится по доспеху и пропитывает накидку из шкуры карнодона. Волосы такие же золотые, как и броня. На щеке капли слез.
Его убийца ждет неподалеку, черный, будто ночь, созданный из ярости и скрытый тенью. Края его боевого облачения отделаны золотом, это придает его мраку царственные очертания и формы. Золото окружает глаза на груди и поясе: злобные красные пристально глядящие глаза. Он дымится от мощи. От него исходят уколы жара, словно утечка смертоносного излучения. Он оскверняет Галактику, просто находясь в ней. Раздается потрескивание. Легкое шипение. Злоба настолько ужасна, что ее улавливает счетчик радиации.
Убийца огромен. С его наплечников свисает плащ из мехов и человеческой кожи. Голову окружает шипастая оправа — психическая клетка, бронированная коробка. Внутри нее мерцает свет, красноватое свечение. Голова убийцы выбрита. Он смотрит вниз, лицо в тени. Он глядит на ангела, которого только что убил. Кортикальные разъемы и каналы биоподачи пронизывают его скальп, словно косички. Он — чудовище, сотворенное из плоти и окованное железом. Он создан из чистой ненависти.
Олл Перссон понимает, что не должен находиться здесь. Где угодно, в любом месте космоса, но не здесь. Он начинает пятиться.
Убийца слышит, как он двигается, или чувствует его. Убийца медленно поднимает массивную голову. Из ворота льется сияние, подсвечивающее лицо. Высокомерное. Гордое. Злое. Он открывает глаза. Он смотрит на Олла.
— Я… я отрекаюсь от тебя, лукавый, — запинаясь, произносит Олл. Он инстинктивным охранительным жестом прикасается к висящему на шее маленькому знаку.
— Ты… что?
— Я отвергаю твое зло.
— Зла не существует, — говорит убийца, его голос — грохот обвала рушащихся скал. — Есть лишь безразличие.
Убийца делает шаг по направлению к Оллу. Пол — палуба — содрогается под его весом.
Он замирает. Глядит на что-то. Он глядит на что-то в руке у Олла.
Олл в замешательстве бросает взгляд вниз. Он осознает, что все это время держал что-то в руке.
Теперь он видит, что это.
Убийца издает звук. Вздох. Его губы раздвигаются, между ними тонкие нити слюны. Он смотрит Оллу прямо в лицо. Прямо в душу.
Олл отворачивается. Он больше не в силах смотреть в эти глаза. Он поворачивается, чтобы убежать.
И видит позади себя свет.
Он был
Теперь он видит. Это не обычный свет. Не привычный ему свет.
Свет угасает. Это было прекраснейшее сияние, однако оно тает. Идет на убыль и тускнеет. Золотое и сломанное, как ангел. И так же, как ангел, поверженное созданным из мрака убийцей.
По ту сторону сияния широкое окно.
Через него Олл видит окутанное дымом великолепие Терры.
Родина человечества горит.
— Я увидел достаточно, — произносит Олл Перссон.
[отметка: 4.12.45]
«Это шок. Просто шок. Тебя ранили, и я много тебе показал. Много. Мне жаль, правда жаль. Этого никто не должен был видеть. Никто не должен был иметь дело со всем этим за один заход. Но времени действительно слишком мало, чтобы проявлять мягкость.
Ты увидел то, что должен был увидеть. Я показал тебе, куда придется идти.
Теперь это будет причинять боль. Будет тяжело. Ты сможешь. Тебе приходилось и тяжелее. Давай, Олл. Давай же, мой старый, дорогой друг Олланий.
Пора просыпаться. Пора про…»
Олл просыпается.
Никакого солнца. Никакой кровати. Никакого пения на кухне.
Серый свет. Туман. Холод.
Боль.
Он упал на спину, изгибаясь. Руки изранены, как и спина, как и одно бедро. Ощущение такое, словно в голову вкрутили железные шурупы.
Он садится. Боль усиливается.
Олл осознает, что наихудшую муку причиняет не физическая боль, не растяжения и не синяки.
Это отголосок. Отголосок видения. Он перекатывается на четвереньки, его рвет желчью, словно он пытается извергнуть наружу воспоминания и избавиться от них.
Велик соблазн подумать, что это был просто кошмар. Соблазнительно и легко. Просто дурной сон, который приснился из-за удара головой.
Но Олл знает, что человеческий разум не может воображать подобные вещи. Только не такие.Грамматикус был здесь. Ублюдок был здесь. Не во плоти, но все же был. Он был здесь, и он показал это.
Тот факт, что Джон предпринял сверхчеловеческое усилие и появился, пошел на такой риск, говорит о многом. О многом, и это многое не нравится Оллу Перссону.
Он неуверенно поднимается на ноги. Он избит и потрепан. Одежда покрыта коркой грязи, которая только начинает подсыхать и твердеть. Он пытается сориентироваться.
Видно немногое. Весь мир затянут густой серой мглой. Раздаются грохочущие звуки, и по ту сторону облаков что-то тускло вспыхивает. Где-то вдали — Оллу кажется, что это север — угадывается сияние, словно за туманом горит что-то большое.
Большое, как город.
Он оглядывается. Земля покрыта вонючей черной грязью и слизью, искореженной сельскохозяйственной техникой и сломанными столбами ограды. Это то, что осталось за прошедшей приливной волной. То, что осталось от его земли и полей.