Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти»

Устинов Сергей Львович

Выбрав направление, я решил пока с него не сворачивать, поэтому отвечал с приятной собеседнику резвостью и в его же манере:

— Аркатов, покойничек. Нешто сами не знаете?

— Я-то знаю, — кивнул он, — да хочу от тебя услышать. И чего еще там этот Аркатов наболтал?

— Что наболтал — все в газете, — пожал я плечами, попутно радуясь, что, кажется, не только плечи, но и руки с ногами вновь обретают способность подчиняться.

— Это что ж, — недоверчиво кхекнув, спросил дядя Гриша, — так прямо и сказал тебе: я, дескать,

диспетчер по заказным убийствам? А Барин, значит... как там у тебя? «Активный участник»?

Я кивнул.

— Так не сказал, потому что мне это было и без него известно. А подтвердить — подтвердил.

— И откуда ж это тебе было известно? — воздел брови старичок.

— Кулек сказал. Можете у него спросить.

— У Кулька, дорогой ты мой человек, ничего теперь не спросишь, — грустно сообщил дядя Гриша. — Умер Кулек.

— Царствие ему небесное... — пробормотал я.

— Да, поторопились, — согласился он. — Ну, поехали дальше. Третий вопросик: что за папочку передал тебе Аркатов?

Вот оно наконец: на этот раз сердце подпрыгнуло к горлу и там застряло теплым комком. Папочка. Она или моя последняя надежда, или смерть. Только бы не ошибиться — ни в слове, ни даже в интонации.

— Какая такая папочка? — спросил я удивленно.

Безобидный с виду воробушек начал раздуваться и багроветь, на глазах превращаясь в хищника.

— Ты со мной, сынок, не шути, — угрожающе прошипел дядя Гриша. — А то тебе клещи-то еще райским наслаждением покажутся. Отвечай: что за папка?

Особо делать вид, что я испугался, мне не пришлось: у меня и впрямь поджилки тряслись. Поэтому, надеюсь, заканючил я вполне натурально:

— Ну папка. Папочка. В ней все его разговоры с заказчиками. Он их на пленку записывал.

— Сука, — углубившись в какие-то мысли, пробормотал себе под нос старикашка. А у меня как бы между делом уточнил: — Что значит «разговоры»? Пленки или распечатка?

Но меня его ровный тон не обманул: я-то знал, что это и есть главный вопрос. Вопрос, как верно заметил дядя Гриша, моей жизни.

— Распечатка, — ответил я. А потом, помедлив полсекунды, добавил: — И пленки.

Однако я имел дело с серьезным противником. И он немедленно дал мне это понять.

— Врешь! — заорал он злорадно своим козлиным тенорком. — Вот и врешь! Так он тебе и отдал! Главное свое богатство!

Но я уже был готов к такому повороту: когда за плечом у тебя маячит тетка с косой, начинаешь соображать удивительно быстро. Ясно, что, когда Аркатов сидел со мной в кафе, за ним уже следили и видели, как он передал мне папку. Но ведь в папке могло быть и еще кое-что. Мое спасение — полуправда, а они пусть-ка проверят, если могут.

— Не хотите — не верьте, — снова пожал я плечами. — Иван Федорович дал мне папку с полной распечаткой и для подтверждения, что это все не лажа, две кассеты. Между прочим, он говорил, что черкнул вам записочку. А после нашей встречи хотел черкнуть еще

одну, да, видать, не успел. Надо думать, для себя он еще кое-что приберег. Как это он сказал? — Я поднял глаза к потолку, сделав вид, что вспоминаю. — Ага! «То, что газета опубликует, будет держать их в тонусе. Дороже станут ценить остальное».

— Идиот, — пробормотал старик, но, похоже, это относилось уже не ко мне. — Ладно, поехали дальше. И где это все?

— В редакции, в сейфе, — ответил я. Легко и приятно говорить правду!

— Похоже, — согласился дядя Гриша. — В квартире и в машине мы все посмотрели, там нет. Давай теперь вместе думать: как нам папочку получить?

— Никак, — развел я руками.

Старикашка подозрительно на меня прищурился:

— Это почему же?

— Если вы меня отпустите, я убегу. А если не отпустите, меня хватятся, начнут искать, первым делом полезут в сейф и найдут материалы.

Говорил я спокойно и рассудительно, но цель перед собой ставил разозлить его посильнее, выбить из колеи. С вышедшим из себя противником всегда легче иметь дело. Но я не на того напал.

— Н-да, — задумчиво пожевал он губами. — А если так: ты звонишь кому-нибудь в редакции, просишь достать из сейфа папку и привезти в условленное место. Дальше — дело техники.

— С чего это я стану звонить? — хмуро поинтересовался я, но он в ответ заулыбался так ласково и страшно, что мне сразу стало понятно — с чего. Однако я все равно упрямо замотал головой:

— Не буду звонить. Как только папка окажется у вас, мне конец, не ясно разве. Так что не буду. Абдуценс.

Мне казалось, что, обрисовав эту патовую ситуацию, удастся вывести его из себя, но я ошибся. Боже, как жестоко я ошибся! Старый хрыч всего лишь развлекался, играя со мной в кошки-мышки. Ему, оказывается, вовсе не надо было мучиться, искать решение. Оно у него давно было.

— Абдуценс так абдуценс, — снова разулыбался он, довольно потирая сухие маленькие ладошки. — Вижу, теорию ты усвоил хорошо, пора переходить к практике.

Он скрипуче откинулся назад в своей качалке и ни к селу ни к городу сообщил:

— Молодняк нынче не тот. Ни тебе инициативы, ни элементарного соображения. Сказали им, дуракам, тебя привезти, они и привезли. А девку упустили... Ну, ничего, это дело поправимое. Нам уж известно, что она в лечебнице работает и что смена у нее суточная. Можно было в ее оттуда вытащить, но зачем лишний шум? Подождем, подождем до утра, нам спешить некуда...

Все. С чувством полнейшей безысходности я понял, что вляпался окончательно. Завтра они привезут сюда Тину, начнут пытать ее на моих глазах и я как миленький отправлюсь в контору, чтобы собственноручно вынести им заветную папку. Но я не просто вляпался, а вляпался в собственное дерьмо. Вся штука в том, что я наврал им про кассеты. И теперь они ни за что не поверят, что их не было. Просто не захотят поверить.