Не верь

Шантарский А.

— Тяжело такое представить, — уже не столь уверенно прозвучали его слова.

— А я в случайности не верю. Вспомни, когда ты со мной дружил, Ленка же нам проходу не давала, — добивала она. — Послушай, я уже порядком продрогла. Пригласил бы на чашечку горячего чая.

— Пошли, — не очень гостеприимно пригласил он и соскочил с лавки. Он-то мороза не замечал.

— Предки дома? — последовала за ним Оля.

— На работе.

Если бы парень обернулся, то заметил бы на ее лице торжествующую улыбку. Действительно, девушка считала, что главную задачу уже выполнила: сомнения насчет Смугловой посеяла, а стену неприязни между ним и собой сломала. Осталось только дожать. И тут сопутствовала удача —

уединение.

Оля отодвинула недопитую чашку.

— Чай не помогает, внутри вся обледенела. Коньячку бы? — подняла на хозяина вопросительный взгляд.

— Водка есть, — буркнул собеседник, не расположенный к застолью.

— Сойдет. — Она с удовольствием приняла поданную хозяином рюмку. — А себе?

— Я не замерз.

Девушка поставила рюмку на стол и театрально надула губы.

— Одна не пью.

— Не пойму: чего добиваешься? — Презрения в его взгляде не было, но парень определенно давал попять, что видит ее хитрости насквозь.

— Могу уйти. — Гостья резко поднялась и умышленно задела рукой рюмку. Водка выплеснулась ей на платье. — Ой! — воскликнула она и снова села. Паша схватил бумажную салфетку и принялся промокать разлившуюся жидкость. — Придется ждать, пока не высохнет. — Тот молча делал свою работу. — У тебя приятные руки. — Она перехватила его руку и поднесла к лицу. От легкого прикосновения губ пальцы разжались и салфетка выпала.

— У меня нет больше сил воевать с тобой, — сказал Воронежев, но руки не отнял. — Мы не имеем права так поступать. — Но она наклонилась к сидящему на корточках парню и закрыла рот поцелуем.

Хоть за Пашей и бегали девчонки и он этим бравировал — настоящей близости с ними еще не испытывал. Целоваться, конечно, целовался, но и от этого успел отвыкнуть за то время затворничества, пока лицо было обезображено шрамами. Платонова сразу почувствовала нерешительность Воронежева и умело этим обстоятельством воспользовалась. Она расстегнула ему две верхние пуговицы на рубашке и просунула туда руку. Второй рукой еще умудрялась разливать водку. Так как второй рюмки на столе не было — плеснула спиртное в чашку из-под чая.

— Запей, — сунула она ему рюмку, лишь разъединились их губы, и чокнулась чашкой. Совершенно обескураженный, еще под воздействием приятных ощущений, парень выпил и сморщился. Оля заразительно рассмеялась и отхлебнула прямо из чашки. Теперь не пришлось уговаривать, чтобы хозяин поставил на стол вторую рюмку.

Дальнейшее с ним происходило словно во сне. Довольно быстро он захмелел, совесть уже не мучила и он охотно подчинялся командному тону гостьи.

Лена порывалась позвонить домой прямо с железнодорожного вокзала и уже сняла трубку телефонного автомата и набрала номер, но неожиданно передумала и повесила ее на место. Подумала, что не выдержит и разревется у всех на виду, а привлекать к себе внимание не входило в ее планы. От услуг такси тоже отказалась, села в автобус. От остановки, несмотря на мороз, шла медленно, рассматривая окрестности, будто не видела их целую вечность. Долгое отсутствие пробудило любовь к родным местам, которая трепетала в груди от каждого знакомого дерева или кустарника, аллеи, дорожки и даже подъездной скамейки. Все о чем-то напоминало. О плохом ли, хорошем — не суть важно. Еще недавно тут протекала ее жизнь, в этих местах Леночка испытывала радости и разочарования. И только разлука дала почувствовать боль пусть даже временной, но потери. «Почему люди попадают в такие обстоятельства, когда приходится покидать город, в котором родилась и выросла, расставаться с самыми родными и близкими?» — промелькнуло в голове. Смуглова была твердо убеждена, что сама она к этому не стремилась. Но и ответить на ее мысленный вопрос было некому, отчего еще сильнее щемило

юное сердце, что-то сдавливало в груди, хотелось плакать, опуститься на обледенелую скамейку у подъезда и реветь навзрыд. Пусть все видят и знают, что она сторона пострадавшая — жертва, на месте которой может оказаться любой и каждый. Не бывает ровной и ритмичной жизненной диаграммы: где-то она спокойная, на каком-то этапе взлетает ввысь или падает вниз, причем чаще резкими рывками, без предупреждений, и не всегда возвращается в прежнее устойчивое русло. Вот это «не всегда» больше всего и пугало девушку. Завороженно глядя на лавку, она все-таки прошла мимо. Не стоит всем показывать свою слабость, не поймут, не пожалеют, а лишь осудят. Хорошее забывается быстро, а плохое годами не выветрить из голов.

Смуглова вдавила кнопку звонка и держала ее даже тогда, когда открылась входная дверь, палец словно онемел.

— Господи, дочурка моя! — воскликнула женщина в запахнутом наспех домашнем халате, но из-за звонка та ее не услышала. Да это и неважно, слова в такой ситуации играют второстепенную роль. Обе смотрели друг другу в глаза, из которых катились соленые ручейки. Мать первой шагнула навстречу и обняла дочь на пороге. Рука девушки соскользнула с кнопки, и все стихло. Она обвила руками шею до боли близкого человека и ткнулась носом ей в лицо. В прихожую вышел Поликарп Сидорович. И он тоже безумно обрадовался появлению внучки, но проявил мужскую выдержку и подмигнул Леночке. Та улыбнулась и прошептала одними губами:

— Дедушка…

— Все, хватит на пороге слезы лить, — твердо произнес тот, осторожно потянул сцепившуюся парочку на себя и захлопнул входную дверь.

Естественно, что центром внимания была Лена. Они не сговаривались, но грустных тем в этот день не затрагивали. Вспоминали детство девушки, рассматривали фотографии, смеялись, затем обедали и говорили, говорили, перебивая друг друга. Включенный телевизор работал вхолостую, ни единой фразы из него никто не то чтобы не запомнил, а даже не услышал, будто все передачи сегодня шли на языке глухонемых. Но ближе к вечеру самая молодая собеседница все реже принимала участие в разговоре, больше кивала головой, думая о своем.

— Твои мысли витают в облаках, — заметил Поликарп Сидорович.

— Извини, дедушка, — встряхнула головой Леночка.

— Может, поделишься?

Он не настаивал, предоставив возможность девушке самой принимать решение. Но вмешалась Вера Сергеевна.

— Действительно, девочка, — сказала она, — поделись тем, что тебя гложет. Мы не чужие и дурного не посоветуем.

Девушка нерешительно посмотрела на мать, потом на деда. Тот лишь пожал плечами.

— Мне интересно, как прошла пластическая операция у Паши Воронежева?

— Красавец парень, как и прежде, — машинально вырвалось у женщины. Но она тут же умолкла и испытующе взглянула на дочь. — Поговаривают, что деньги на операцию дала ты. Это правда?

— Да, мама, — отвела глаза в сторону Леночка.

— Но откуда у тебя такая сумма?

— Лучше не спрашивай. Тебе и так про меня многое известно, большего не расскажу.

— Но я твоя мать и вправе знать…

— Да не зуди ты, — повысил голос Поликарп Сидорович. — Захочет — сама расскажет. Не видишь, что девка сохнет по парню.

— Ты позвони ему. — Женщина поняла, что не вовремя затеяла расспросы.

— Парень будет рад тебя слышать, — добавил дед. Он говорил искренне, хотя больше симпатизировал Шумилину, но, как говорится, сердцу не прикажешь. А что Воронежев на самом деле обрадуется Леночке, сомнений не вызывало. После ее благородного жеста по-другому просто и быть не могло.

— Я лучше к нему схожу.

— Сам прибежит, — убеждал внучку Поликарп Сидорович.

— Нет.

— Ну, как знаешь, — махнул тот рукой.