Не вижу, не слышу, не чувствую боли
Шрифт:
– Мы почти закончили с этим делом, принцесса. И до того, как столкнемся с Мастером Марионеток лицом к лицу, не хочешь все же поделиться - чье лицо носит именно та кукла, что украла твои глаза?
– он сощурился, глядя в зеркало заднего вида на чужое лицо. Курапике показалось, что его по щеке горячей бритвой резануло от этого взгляда. Он понимал - данный факт важен, но сказать о нем Куроро отчего-то не мог. Парень чуть повернул голову в сторону окна, заставляя подвески в прическе качнуться мягко. Парню казалось, что помимо обычного и привычного теперь температурного жара, его щеки заливает огонь. На деле они лишь едва заметно порозовели, но для Люцифера и это было занимательным фактом. Курапика не краснел. Он даже смущался крайне редко и на одну удочку дважды не ловился, теперь и в ванной, не позволяя себе выглядеть стесненным или зажатым в присутствии Куроро.
Мужчина вернул
– Это действительно важно, и ты знаешь об этом принцесса, - мужчина улыбался дружелюбно-располагающе, точнее его маска улыбалась, а вот внутри он сейчас был готов немного сорваться, это остро ощущалось - чувство перетекало по руке мужчины и расползалось в теле Курапике. Это паразит на шее мужчины, предчувствовал исполнение одной из заложенных в него установок, и обострял эмоции Люцифера, сдвигая с точки привычного хладнокровия. Любой другой человек даже от такого минимума уже понесся бы убивать указанные цели, попутно уничтожая всех случайно оказавшихся на пути. Но лидер Пауков имел поистине твердую волю, напоминающую драгоценный камень, сформированную за долгое время под тяжелым гнетом окружающих обстоятельств этой жизни.
Можно честно сказать - эти две недели дались тяжело им обоим. Курапике физически, мужчине - психологически. Они могли сколько угодно колоть друг друга острыми словами, играть в изящные игры или просто пытаться сосуществовать рядом в непривычных условиях - но что-то сгущалось вокруг, грозя перерасти в нешуточный шторм. Курапика только надеялся пережить его и не потерять тонких нитей, что пролегли меж ними. Не тех зависимостей и попыток вогнать его в состояние Стокгольмского синдрома, которые предпринимал мужчина, а чего-то более глубокого, о чем они друг другу не говорили. Курапика, как чувствительная антенка воспринимал это в разы острее. Тут сказывался и возраст тела, и психология - он по-прежнему желал заполнить пустоту в своей жизни чем-то действительно для себя важным. А еще, парень ощутил себя по настоящему беззащитным из-за преображения тела и психики - с содранной заживо кожей, под ветром этого мира. Никакая аура не спасла бы здесь - только чувства другого человека. Он был только что вылупившейся из кокона бабочкой, еще лишь пытающейся расправить крылья. А ладони Куроро... они закрывали собой, какие бы мотивы мужчина не имел. Даже зная, что они могут пойти в разные стороны и тогда ему придется убивать Курапику, он продолжал оставаться рядом. Частично по своим меркантильным причинам. Частично из детского злого эгоизма и собственничества. И лишь самым краем души пока что - из-за странного ощущения в золотоволосом слепом мальчишке кого-то близкого. Будущего члена семьи.
Курута положил свою ладонь поверх чужой, жесткой и властной, сжимающей основание его шеи. Сейчас мужчина мог бы легко, даже без Нен, прервать чужую жизнь - просто по тому, что Курута подпустил его слишком близко. Доверился человеку, носящему имя демона. Но тот не делал этого - по той же самой причине - из-за доверия блондина. Тонкие пальцы, перевитые золотыми рисунками, ощутимыми даже под шелковой тканью перчаток идущих в комплекте к экзотическому платью, так же украденному наверняка Люцифером где-то для него, провели вдоль руки мужчины, скользнули по пястной косточке и затем легли на его локоть прямо через твид пиджака. Курапика думал о том, что хочет и дальше быть частью их странного общения. Чтобы сегодняшняя ночь не стала последней. Чтобы Куроро смог придти в себя после срыва, на который шел намеренно. Не только из-за глаз Курута, или уязвленной гордости, как он пытался это предоставить. Просто Омокаге все еще носил на своем теле печать Паука - знак семьи Люцифера. И фактически, он предал их. А значит, Куроро, как глава этого небольшого разношерстного клана из самого сердца Свалки, должен сам разобраться с предателем - пока тот не навлек на остальных близких Паука какой-либо беды.
Блондин выдохнул. Его окружала по-прежнему кромешная темнота, но теперь она была живой, движущейся, даже без Эн. Звуки мотора, шуршание покрышек об асфальт, шум листвы в ночной прохладе. Жар от печки в салоне и ароматы рощи, которую они проехали, затекающий
– Конечно, я знаю, как это важно, - голос блондина прозвучал глухо. Он притронулся к повязке, расшитой шелковыми нитями, на своем лице, свидетельствующей о его детской все еще глупости. Ткань закрывала снова пустые глазницы - в преддверии возможного сражения, Паук вынул протезы сегодня вечером, тщательно промыл зияющие на прекрасном лице провалы и аккуратно наложил повязку сверху.
– Ты ведь знаешь, давно и прекрасно, чье лицо носит кукла, забравшая мои глаза.
– Знаю, - произнес Куроро. Усмехнулся привычно-знакомо, но его глаза были холодны, расчетливы, и за пятнами тьмы зрачков разверзался вход в Ад.
– Она носит мое лицо.
– 15-
Ткань сползает с плеч, как кожа, рвется под жесткими поцелуями ножа почти беззвучно. Светлый бархат под ней покрыт синяками и ссадинами, которые нет ни времени, ни сил сводить сейчас. Курапика чувствует, что еще немного, и сердце в груди, как мечущаяся птица - или порвет свои крылья в кровь, или разобьет клетку из ребер сдерживающую его. Мир вокруг сводит с ума - звуки оглушают, свет звезд, даже подернутые дымкой облаков - ослепляет, а мужчина рядом - горит огнем и сжигает его сам заживо, так что если зажмуриться сильно, то можно почувствовать запах паленых волос и тлеющей кожи. Но Куроро сжимает жестко чужие ключицы, ведет по линии сонной артерии вверх рукояткой своего ядовитого артефактного клинка и заставляет вскидывать голову, глядя глаза в глаза.
"Смотри на меня", - говорят безмолвно его губы, складывая мимику в слова. Он не издает практически звуков - но Курута все равно вздрагивает и глохнет почти. Каждый его нерв воспален и чувствителен сейчас. Мужчина смотрит в глубину алых глаз - туда, где кружатся золотые искры и где не видно дна, лишь мутный зрачок - как намек на скрытое дно. Глаза мальчишки поистине самые красивые из всех, какие он когда-либо видел. Куроро может лишь сожалеть об утраченной ауре, и тому, что не может щупами собственной Нен держать это создание сильнее, чем могли бы слабые человеческие руки. В ответ на слова мужчины, блондин втягивает судорожно ночной холодный воздух ртом, распахивает глаза шире, подчиняясь, и этим сильнее заставляя гореть огонь чужой алчности. Завитки золотого металла, на лице парня, обжигающие - тот словно раскалился и чуть светится во мраке. Он огненный, по сравнению со снова ледяной кожей вокруг, и клеймом впивается в тело Паука, когда тот прикасается к чужому телу. Кое-где кожа мужчины пошла волдырями уже, кое-где превратилась в запеченные темные корки, но он не против этой боли - она прочищает мозги и заставляет прийти в себя из того безумного угара, в котором лидер Риодана пребывал все время до этого.
"Смотри на меня. Только на меня", - повторяет он, и впивается в чужие губы, кусая, заставляя открыть рот, стирая этим чужие следы, практически помечая мальчишку своим запахом. Сороконожка на шее давит зло, мешает дышать, напоминая о себе, обычно он привык бороться с ее попытками захватить контроль, но сейчас, честное слово - порвал бы на сотню маленьких кусочков собственными руками, будь у него хоть шанс на это. Мужчина зол и разъярен так, как никогда в жизни. Это не та ярость, какую он ощущает просто за свою семью - это огонь, вспыхнувший резко из небольшой искры, которой он позволил поселиться внутри сам, считая, что вреда она не нанесет. Пламя собственничества и права обладания, которое посмели нарушить, тем самым распаляя пожар до небес. Он сжигает любые попытки воздействия чертового паразита сейчас, и тот жалобно скукоживается, словно желая убежать - но не может, увы, иначе Куроро уже освободился бы от мерзкого соседства.