Не вместе: Россия и страны Центральной Азии
Шрифт:
О возможности перехода политических процессов в силовое противостояние говорили лидеры центральноазиатских республик. Например, на заседании Политбюро ЦК КПСС 30 января 1990 года при обсуждении вопроса о подготовке референдума о сохранении СССР Ислам Каримов поддержал мнение прибалтийских руководителей о том, что референдум может привести к обострению национальных отношений. Тогда он был сторонником Союза и проведения референдума, но предупреждал, что «в процессе подготовки референдума страсти разгорятся. Будет вестись обработка населения. Среди него есть какая-то часть, которая сегодня сидит спокойно, но говоря о которой нужно помнить узбекскую пословицу "Не наступай на хвост спящему льву". Если сядем им на хвост, то они начнут будоражить. Какой-то процент населения, возможно, себя проявит. Почему? Я убежден, что в Узбекистане обстановка ухудшится. И лучше провести его сегодня, чем завтра. Потому что завтра появятся силы, которые будут говорить о пантюркизме… Прибалтика – это одно дело, а Средняя Азия – другое. У нас,
92
Пихоя Р. Г. Москва. Кремль. Власть. Две истории одной страны. Россия на изломе тысячелетий. – М., 2007. С. 261.
Начало 90-х годов XX века характеризовалось тем, что впервые на политическую арену Центральной Азии стали выходить различные политические движения. Они не всегда были демократическими и даже чаще всего – не были. Под флагами борьбы с советской системой выступали движения, считавшиеся исламскими, освободительными, демократическими, а иногда и просто ставленники криминальных структур. Тем не менее это была альтернатива существующим режимам. И в большинстве случаев исламизм был идеологической альтернативой, но не политической программой, ведущей к установлению фундаменталистских режимов. В конце 80-х и начале 90-х годов в политической оппозиции Центральной Азии все-таки преобладали демократически настроенные лидеры. И напор их был достаточно серьезным. Исламская оппозиция заняла лидирующие позиции в Таджикистане. Казахстанский Верховный совет, избранный на альтернативной основе, представлял собой реальный центр власти. Несмотря на заверения руководителей угольной отрасли, казахстанские шахтеры поддержали своих российских коллег и вышли на улицы Караганды. ЦК Компартии Кыргызстана был отстранен от власти, а президентом был избран тогда демократический альтернативный кандидат, академик А. Акаев. В странах региона стремительно росла численность партий, общественных объединений и неправительственных организаций (НПО). Появились и набирали популярность негосударственные издания. В парламентах заседали независимые депутаты, активно участвовавшие в дебатах. В органы власти приглашались представители науки, журналисты, предприниматели.
Казалось бы, набирает силы благоприятная тенденция, которую необходимо поддержать. Опыт Кыргызстана, который представлялся в начале 90-х годов XX века «островком демократии», внушал определенные надежды. Определение «островок демократии» было с максимальной возможностью использовано режимом А. Акаева для получения различных преференций. Тем не менее оно вызывало скепсис у жителей этой страны. Кыргызы видели стремительное падение собственного уровня жизни по сравнению с Узбекистаном и Казахстаном, неэффективность государственной системы, слабость жизненно важных институтов – социальной политики, образования, системы жизнеобеспечения, правопорядка и т. д. Тем не менее в Кыргызстане демократизация зашла дальше, чем в соседних государствах. Но время показало, что на деле это была не демократизация, а ослабление государства как регулирующего органа при отсутствии ресурсных возможностей вести активную экономическую политику. Внутренние противоречия – клановые, географические, экономические, социальные, региональные и многие другие – нашли свое внешнее отражение в формировании более 100 политических партий, что весьма чрезмерно для пятимиллионной страны. Но такая раздробленность не привела к установлению реальной демократии, а продлила существование режима личной власти А. Акаева, пользовавшегося противоречиями противников и соратников, которые весьма часто переходили из одного лагеря в другой.
Как видим, уже в 90-е годы формировалась и альтернатива демократическому, плюралистическому вектору развития. Стоящие у власти всегда имеют преимущества. Недемократические режимы, а они не могли быть демократическими хотя бы в силу самой ситуации распада тоталитарного государства, могут развиваться в любом направлении. «С одной стороны, они могут уважать права собственности и поощрять экономический рост… С другой стороны, недемократические режимы порой просто плюют на все заботы об экономике. Правители, не тревожась о следующих выборах, могут обогащаться, разграбляя богатство и отправляя добычу на счета швейцарских банков… Разве можно предсказать, какой путь выберет недемократический режим?» [93]
93
Бетелл Т. Собственность и процветание. – М.: ИРИСЭН, 2008. С. 453–454.
Центральноазиатские режимы предпочли в итоге избрать второй путь. Но отражением борьбы между авторитарной и демократической моделью стало то, что во всех государствах Центральной Азии в те годы были сформированы атрибуты демократических государств – парламенты, партии, общественные объединения, судебная система, приняты демократические в целом конституции и заявлены права человека, созданы негосударственные средства массовой информации.
Оппозиционные партии и движения были задвинуты за пределы поля принятия решений, а само понятие «оппозиция» под воздействием официальной пропаганды приобрело негативный оттенок. Но даже в этой ситуации находятся люди, которые если не требуют, то ставят вопрос о реализации полномочий парламента, средств массовой информации, партий и движений. А это уже говорит о возможности привести эту парализованную систему в действие. Поэтому политические режимы предпочитают не иметь сильных политических институтов, даже если они создают их сами.
Часто встречается утверждение, что старая восточная традиция не предполагает разделения власти, а тем более ее перераспределения, наличия сдержек и противовесов. В этом утверждении есть доля истины. Советская система жесткой централизации власти также не признавала никаких компромиссов, тем более политических. Уступки воспринимаются как слабость, которая позволяет оппоненту не довольствоваться частью власти, а захватить всю ее полноту. Отдать власть или хотя бы ее часть – значит потерпеть поражение и сделать шаг в сторону политической пропасти. Сделать еще одну уступку – значит оказаться в глубине пропасти. Это верно. Но верно относительно авторитарных систем, независимо от того, где они произрастают – на Востоке или на Западе. Но в условиях перехода от авторитарных систем к демократическим важна сумма воздействий и единство воли всех участников процесса. Важен диалог, который позволяет выработать общие цели, методы их достижения, механизмы согласования и многое другое.
Важный фактор в условиях отсутствия демократических традиций и гражданского общества, партий и плюрализма – политическая воля правящего режима и политической оппозиции, которые формируют общественное мнение. В провале демократического вектора развития вина лежит не только на правящем классе, но и на оппозиции, которая мало чем отличалась от своих оппонентов. К сожалению, в Центральной Азии и большинстве стран СНГ политика оценивается как борьба, цель которой – уничтожение противника. Модель, унаследованная из прошлого, заключается в краткой формуле: «Горе побежденным!» А в такой борьбе все средства хороши. Политическая борьба как соперничество на основе конституции все еще далека от Центральной Азии, как от правящих кругов, так и от оппозиции.
Можно согласиться, в основном, с Б. Ю. Кагарлицким, который писал, что «ни одна массовая общественная группа в России (СССР) 80-90-х годов не смогла выработать собственной идеологии и видения перемен, альтернативных тем, что предлагали те или иные круги номенклатуры. Это объясняет и поразительную легкость, с которой "социализм с человеческим лицом" можно было поменять на "свободный капитализм", лозунг "Вся власть Советам" – на "сильную исполнительную власть" и "десоветизацию", не теряя управления процессом. Большинство населения покорно шло в фарватере реформаторов точно так же, как оно привыкло подчиняться любой иной власти». [94]
94
Кагарлицкий Б. Ю. Латиноамериканские сюжеты в российской политике. – Латинская Америка. 1995, № 6. С. 55.
Фактически вся политическая борьба свелась к противоборству элит, время от времени пытавшихся привлечь массы к решению собственных задач. А поскольку к низам за поддержкой обращалась слабейшая сторона, в любых столкновениях элит массам отводилась роль жертв.
О такой ситуации можно говорить применительно ко всем странам Центральной Азии. Например, Бахадыр Мусаев пишет по поводу узбекской оппозиции следующее: «В новейшей политической истории страны репрессии против демократической светской оппозиции начинаются с октября 1989 года. Именно тогда создалась конфликтная ситуация в среде оппозиции, связанная с тем, что в движении "Бирлик", точнее в ее руководстве, создалась нездоровая обстановка. На наш взгляд, оппозиция и оппозиционность были совершенно незнакомыми явлениями в новейшей политической истории Узбекистана. В республике, думается, она (оппозиция) начинала только зарождаться. Нужно было время и терпение для работы, чтобы оппозиция стала развиваться, т. е. обозначаться структурально… Начиная с 1989 года и по сей день вместо терпеливой и долгой работы для дальнейшего структурирования и консолидации сил в среде оппозиции начались интриги, разборки и соперничество». [95] Это частное мнение, которое может быть оспорено, но оно вполне применимо ко всей светской оппозиции стран Центральной Азии.
95
Мусаев Б. Андижанский веер – машина для убийства //amp;cont=148 amp;id=22