Не возжелай мне зла
Шрифт:
— Неправда. Я совсем не чувствую себя католичкой.
Тогда она принялась рассказывать про аборты, которые ей довелось видеть: процедура сама по себе ужасная, да еще грозит осложнениями. А недавно она наблюдала, как недоношенный плод даже пытался дышать.
— У меня от силы недель восемь, — защищалась я. — Как тут можно говорить о человеке, зародыш какой-то.
Она попыталась надавить на чувство вины: почему, мол, не сказала Филу. Неизвестно, как мое решение отразится на нашем с ним будущем.
— А мы еще не женаты, — отбивалась я. — Мой организм, что хочу, то и делаю.
— Ну, ты прямо железная леди, на все у тебя есть ответ, — заявила она. —
— Нет, Лейла, ошибаешься, не хочется, и хватит об этом! — чуть ли не прокричала я, она даже отпрянула. — Когда полно работы, я поесть забываю, и я не сунула вовремя колпачок, куда надо, вовсе не потому, что втайне хотела забеременеть, а потому, что дура круглая.
Тут она сдалась, взяла свою чашку кофе с каминной полки, снова уселась в кресло и залпом выпила. В черных ее глазах стояли слезы.
— Лейла, ты моя лучшая подруга, — сказала я, опускаясь перед ней на колени. — Я понимаю, ты со мной не согласна, но, прошу тебя, помоги.
— Да, не согласна, — сказала она. — И не хочу, чтобы ты совершила роковую ошибку.
Я ждала. Видно было, что в груди ее идет борьба, она пытается заглушить голос совести. У нее три брата, все старшие, восемь племянников и племянниц, она росла в атмосфере, где каждый ребенок считался Божьим даром. Я чувствовала себя полной мерзавкой, склоняя ее к соучастию в преступлении, но что мне оставалось делать, без ее поддержки было не обойтись, не говорить же Филу. Тут рисковать нельзя, вдруг он не согласится, тогда от аборта придется отказаться. А если так, что со мной будет?
Следующие пару дней все свои действия я совершала втайне. Удалось выдержать, потому что решение я приняла твердо и самостоятельно и менять его не собиралась. Сходила к терапевту, записалась на операцию в клинике в другом конце города, где меня никто не знал. Пробуду там совсем недолго, говорила я себе, Фил ничего не заподозрит.
Приехала в клинику в восемь утра (Фил думал, что я, как всегда, отправилась на работу), а Лейла на вторую половину дня отпросилась, чтобы забрать меня. Пока ждала своей очереди, наблюдала за стайкой студентов-первокурсников. Они бродили по коридору в белоснежных, немного мятых халатах. Несколько лет назад я сама была такой, лица светлые, горят энтузиазмом и желанием учиться. Я бросила мать, уехала из Ирландии, чтобы пойти по стопам великих людей. Свято верила в то, что благородней профессии врача нет ничего на свете, что врачом стать под силу не каждому, что это профессия избранных, что врач — это воин, объявивший священную войну на стороне здоровья против болезни, на стороне жизни против смерти. Хотя я была уже далеко не религиозна, сильное ощущение присутствия Духа Святого в каждом из нас не покидало меня.
И вдруг меня поразила мысль. Став дипломированным врачом, я приняла клятву Гиппократа, а один из основных принципов ее — «Прежде всего не навреди». Я торжественно обещала, что все мои действия будут направлены не во вред человеку, а только во благо, ради его здоровья. Исполняя свои служебные обязанности, была ли я только врачом? Я разделяла эти идеалы, я служила им (в сущности, они определяли всю мою жизнь), и вот я здесь, сознательно, намеренно встала на пути другой жизни, решила погубить ее. Я все думала, думала об этом, и решимость моя постепенно таяла, прежняя ясность сменялась сомнением. Зачем я пришла сюда? Как зачем? Я пришла, чтобы убить живое существо, да не просто живое существо, а собственного ребенка, нашего с Филом.
Но ведь не прошло и десяти недель, уговаривала я себя. У него и сердце еще не
Да, возражал мне чей-то голос, почти. Но он оживет.
Минут десять я мучилась, пыталась перебороть себя, но к приходу врача уже собрала манатки и готова была бежать без оглядки.
— Я не могу сделать аборт, — призналась я. — Простите, что отняла у вас время.
Говорю, а сама боюсь: сейчас заявит, что уже поздно менять решение, уложит меня на каталку и повезет на операцию.
Но она нисколько не рассердилась, наоборот, широко заулыбалась:
— Вот и хорошо, милая, для вас же лучше.
Я взяла такси, вернулась на работу, разыскала Лейлу. Она сидела в столовой, задумчиво ковыряя ложечкой йогурт. Я сообщила, что передумала, и она чуть с ума не сошла от радости, прыгала, смеялась, хлопала в ладоши.
— Я тоже возьму и забеременею, и мы с тобой вместе будем ждать, вместе пройдем через это! И сиськи у нас будут болеть, и плакать будем от каждого пустяка, и учить ся ухаживать за маленьким. Ты и я, вместе! И нам совсем будет не страшно! — Она взяла меня под руку. — И наши дети, когда подрастут, будут дружить. Представляешь, как здорово?
Но меня все это мало радовало. Ребенка я, как и прежде, не хотела и прекрасно понимала: если не вмешается сама судьба и не случится выкидыш, прощайте все мои мечты. Касательно ребенка, который сидел во мне, я все сделала правильно, но самой от этого легче не стало, мысль о том, что отныне я сама себе не принадлежу, повергала меня в уныние.
Как я и ожидала, узнав о моем положении, Фил сначала раскрыл рот, а потом дико обрадовался. Сказал, что медицину я бросать ни в коем случае не должна, но в глубине души я понимала, что теперь это не для меня, и распрощалась со всеми своими амбициями.
Прошло два с лишним месяца, появились первые признаки. Ложась на спину и ощупывая низ живота, я чувствовала, что над лобковой костью уже выступает часть матки. Она казалась твердой, как грейпфрут. Я ведь как-никак врач, я понимала, что там внутри происходит и с точки зрения анатомии, и с точки зрения биохимических процессов, но самого ребенка никак не могла представить. Хуже того, к собственному ужасу, я осознала, что уродилась неспособной любить маленького, что возьму его в руки и не почувствую ничего, кроме тяж кого груза ответственности, мельничным жерновом висящего на шее. Я боялась повторить судьбу моей матери, слишком много вложившей в детей надежд, но не внимательной к их нуждам, она слишком много страдала по своим утраченным иллюзиям.
Я думала, что тошнота пройдет где-то к четырнадцатой неделе, но, увы, мне не повезло: с завидной регулярностью каждые четыре часа меня выворачивало наизнанку. Я постоянно ощущала страшную усталость, казалось, все косточки болят непонятно от какой работы. По ночам мучила бессонница, спала я не больше пяти часов, остальное время только и мечтала лежать в кровати и никогда не вставать. В голове был сплошной туман, спина болела, стоило провести несколько часов на ногах — распухали лодыжки. Мне казалось, что я скоро превращусь в зомби, и мешал этому только страшный дискомфорт, который я постоянно испытывала. Я представляла себе беременных женщин прежних эпох. Ведь им приходилось работать в поле, нередко в поле они и рожали, впрочем, и сейчас в развивающихся странах беременные находятся в тех же условиях. Мне казалось, что я просто тряпка, хилое, слабовольное существо, нытик, желаю невозможного, думаю только о себе и не способна оценить счастье, дарованное мне судьбой.