Не возжелай мне зла
Шрифт:
— Конечно. Сейчас посажу вас всех в такси. Вы где живете? — гляжу я на Саймона с Эшем. — Давайте прикинем, как ехать.
— Мы можем и на автобусе добраться, — говорит Саймон. — Ночные сейчас ходят.
— Неизвестно еще, сколько прождешь. — Достаю мобильник и набираю городскую службу такси. — Спасибо вам всем, что пришли поддержать Робби.
— Нам в Вест-Энд, — тычет пальцем в себя и Эша Саймон.
— А мне в Мюррейфилд, — подхватывает Эмили. — Так что нам одной машины хватит.
Делаю заказ, дежурный диспетчер обещает два такси в течение десяти минут. Мальчишки обсуждают футбольные новости, Эмили
— Послушай, — говорю я Эмили на прощание, — если захочешь поближе познакомиться с работой терапевта, сообщи. Обязательно, слышишь?
— Хорошо, — отвечает она и улыбается нам с Марком. — До свидания.
Такси отъезжает, и все трое машут нам из заднего окна.
Марк подцепляет носком ботинка камешек, несколько секунд удерживает его, а потом подбрасывает высоко в воздух. На его футболке все еще видно кровавое пятно, но теперь он не обращает на него внимания.
— Лив… Не рассказывайте об этом маме, ладно?
— Боюсь, придется. А ты что, не собираешься?
— Ей это очень не понравится. — Он ставит ногу на землю. Камешек катится в канавку. — На месяц запрет меня дома и никуда не пустит.
— К сожалению, все могло кончиться гораздо хуже. А ты знаешь, Марк, ведь доктор Уокер уверен, что Робби перебрал бутирата.
Он смотрит на меня безучастно.
— Надо выяснить, как такое могло случиться, — продолжаю я.
— Доктор ошибся.
— Этот доктор очень опытный, он не мог ошибиться. И если вы с Робби говорите правду…
— Да правду мы говорим, правду! — кричит он, ероша волосы. — Господи! Ну почему нам никто не верит?
— Да потому, что легче поверить в то, что он сам принял наркотики, а теперь врет, чем в то, что ему их подсунули.
— Нет, он не врет.
— Тогда как препарат попал в его организм?
На минуту он умолкает, не зная, что ответить.
— Я вот что думаю. Не исключено, что кто-то действительно незаметно подмешал, — замечаю я.
Марк подцепляет носком ботинка еще один камешек, но тот не удерживается и падает.
— Никто из наших не мог этого сделать, — говорит он.
— Сам понимаешь, все будут думать, что Робби попробовал, не рассчитал и перебрал, поэтому и потерял сознание.
— Ну да. — Марк смотрит на меня сквозь густые, падающие на глаза пряди. — Но вы-то верите нам?
— Верю, если уж на то пошло. Но ведь ты соврал мне про то, где вы провели вечер.
— Я хотел как лучше.
— Врать можно, только если не хочешь сделать кому-нибудь больно. — (Он поджимает губы.) — Во всяком случае, если Робби действительно кто-то подмешал наркотики, это преступление, и надо сообщить в полицию.
— Вот черт! — Марк разевает рот, покачивается с носка на пятку. — Мама с ума сойдет, если меня выгонят.
— За что тебя выгонять?
— Нам ведь нельзя ходить в паб, а если в полиции станут задавать всякие вопросы… — Он покорно вздыхает. — Директор узнает про выпивку, наркотики и фальшивые документы и взбесится. Репутация школы
— Что ж…
Чуть не сказала: «Надо было головой думать, а не шляться по пабам». А что, ведь правда, если б думали своей башкой о последствиях, Робби не лежал бы сейчас в больнице чуть не при смерти от передозировки. Но я не говорю ему ничего. Сейчас не время и не место читать нотации.
— Ладно, поживем — увидим. Если понадобится, мы с твоей мамой поговорим с мистером Уэллесли.
Такси с визгом разворачивается и останавливается прямо перед нами; дизельный двигатель довольно урчит у края тротуара. Мы залезаем внутрь. Я называю адрес, водитель трогает с места. Минут через пятнадцать будем дома. Первые пять Марк молчит, смотрит на мчащиеся мимо окна домов; улицы пусты, разве что случайная кошка перебежит дорогу и скроется в темноте. Мы проезжаем мимо выстроившихся в ряд многоквартирных домов с темными окнами. Крыши четко вырисовываются на фоне неба, освещенного почти полной луной, рядом с которой едва видно звезды. Огни светофоров дают дорогу, как только мы подъезжаем, машина едет с постоянной скоростью, миль тридцать в час. Вдруг водитель, не притормаживая, сворачивает за угол, и мы с Марком валимся друг на друга.
— Ну и лихач, — ворчит Марк, и мы с ним, вцепившись в рукоятки над дверцами, отлипаем друг от друга.
— Ему небось тоже хочется поскорее домой, — говорю я. — В ночное время много не заработаешь.
— Так, значит, вы думаете… — Марк вздыхает, вертит головой. — Что-то не верится, что Робби чуть не умер. — Он наклоняется вперед и упирается локтями в колени. — Бред какой-то.
— И не говори.
Меня снова охватывает тот самый страх, который я ощутила в больнице, становится вдруг холодно. Достаю из сумки кардиган и набрасываю на покрывшиеся гусиной кожей плечи.
— Послушай, среди вас есть кто-нибудь, кто не очень любит Робби? Или мог бы, хоть ради забавы, подмешать ему наркотики?
— Нет, мы все нормально друг к другу относимся. Ну… Есть один такой, Дейв Ренуик, но у него с Робби сейчас все нормально.
Наклоняюсь вперед, повторяя его позу, наши руки и лица теперь на одной линии.
— А этот Дейв… Он был в пабе?
— Мы все дружим. Он бы не стал делать ничего такого.
Марк хмурится, ему явно не нравятся мои намеки. Понимаю, что пока лучше набраться терпения и подождать, пусть выспится, утро вечера мудренее. Не стоит давить на него, пусть сам попробует найти объяснение.
Такси останавливается возле дома. Расплачиваюсь с водителем, и мы идем по дорожке. Я глубоко вдыхаю аромат буйно разросшейся цветущей жимолости, он словно вытесняет из организма вонь больницы, запах крови и пота чужих людей, кислый смрад рвоты. Открываю ключом дверь на веранду, где почти весь проход заставлен обувью и сумками. Прижимаясь к стенке, прохожу дальше, и мы попадаем в коридор, а там уже ждет наша собачка, наш Бенсон. Он немедленно бросается к Марку. Бенсон — терьер, от роду ему четыре года, и в характере у него есть некая любовь к смертельному риску — например, он обожает прыгать вниз по ступенькам. Бенсон очень обаятельный пес, он не такой, как все, уникум: в отличие от большинства маленьких собак, у него нет неприятной склонности к непрерывному лаю. Мы все очень любим его.