Не время для героев
Шрифт:
— Я, кстати, такой торт не люблю, — заметил я, — неужели в вашей картотеке нет информации о вкусах помнящих? — видимо, копившийся несколько дней негатив решил вылиться на виновницу.
— В картотеке нет, но о твоей любви к Наполеону я знаю, — ехидно улыбнулась Зульмира, — иначе зачем бы я его принесла.
— Так и подумал, — улыбнулся я, успокоившись и утопив всю желчь, что просилась наружу. — Ладно, колкостями обменялись. Может, займёмся тем, ради чего ты пришла?
— Ты умеешь контролировать эмоции. Это хорошо.
— Умею. Но только когда мне это
— Ладно, слушай. Помнящий этот родился в 1918 году. И вот в чём проблема: он единственный из тринадцати, о чьей жизни мы почти ничего не знаем. Ни у созидающих, ни у пресекающих нет никакой конкретной информации о нём. Известно лишь то, что он был близок к Гитлеру и тот частенько прислушивался к его словам. Этот человек оберегался немцами, как мощное оружие. В то же время его существование скрывалось от всех. Он был видной фигурой, но лишь единицы знали о его сущности. Есть мнение, что он был уникален в своём роде. Возможно, он рождался до XIII веков, возможно, имел более высокий уровень, чем максимально существующий на сегодняшний день — третий. И самое главное, он умел обманывать видящего.
— В смысле? Обманывать?
— Видящий, даже стоявший в шаге от него, не мог доподлинно определить его прошлые жизни.
— Может быть, жизнь в Германии была первой? — высказал предположение я.
— Нет. При каждом контакте его прошлая жизнь была новой. Иногда из одного временного промежутка. Думаю, он сам их генерировал, чтобы видящий не узнал о настоящей.
— Постойте, постойте, но как вы выходили с ним на контакт, если немцы оберегали помнящего?
— Для того, чтобы "прочесть" прошлое помнящего, нам достаточно посмотреть ему в глаза. Во время войны видящий был среди советских разведчиков.
— Ясно. И зачем мне это знать? Зачем вы рассказали о нём?
— Потому что именно из-за этого помнящего мы вынуждены контролировать вас.
— Не улавливаю связи, — пожал я плечами
— Помнящий, которого мы в своих кругах называем тринадцатым — опасен. Мало того, что мы многого не знаем о его способностях. Представь, что бы было, если бы Гитлер переродился и помнил о прошлой жизни.
— Не вижу в этом ничего сверхстрашного, — Зульмира посмотрела на меня, как на душевнобольного. — Выйди на улицу. Людей, поддерживающих нацизм, не мало, — пояснил я свои слова. — Пусть не у нас в провинции, но в более крупных городах точно. Рождение ещё одного не будет проблемой.
— Ты ошибаешься. Эти люди не способны на что-то большее, чем стайные вылазки. Тринадцатый же по природе своей лидер, обладающий качествами, о которых мы можем только догадываться. Ему по силам начать новую войну. Между Америкой и Россией? Может быть… Между христианами и исламистами? Возможно… Причиной не обязательно должен быть нацизм… Важны два снежных кома, которые увеличиваются и которые тринадцатый может столкнуть.
— Но зачем?
— Война — это кровь, стоны и смерть только лишь для воюющих. Для бессмертного человека война — власть и деньги. В конце концов,
— То есть всё это, — я нарисовал в воздухе небольшой круг, чайной ложкой, — всего лишь гипотезы. Из-за которых вы оправдываете корректировку судьбы помнящих?
Я ждал ответа от Зульмиры. Но она не произнесла ни слова. Эта тишина злила.
— Бред, — я допил чай и посмотрел на собеседницу. — Бред! Ладно. Хорошо. Предположим, есть тринадцатый. Предположим, он действительно опасен. Но ваш контроль за помнящими — это чистой воды безумие. Тринадцатый всё равно не позволит крутить своей судьбой.
— В этом вынуждена с тобой согласиться. Хотя у нас имеется надежда, что даже тринадцатый не рождается с воспоминаниями о прошлом. Нам необходимо следить за каждым, чтобы обнаружить тринадцатого прежде, чем он вспомнит прошлую жизнь.
— Ясно, — угрюмо ответил я. — Но зачем вы морально уничтожаете всех помнящих? Ведь ни Саня, ни я не имеем никакого отношения к тринадцатому.
— Мы пытаемся сохранить мир и спокойствие на планете. Тринадцатый когда-то был обычным помнящим, как ты или Саня. А это означает лишь то, что каждый из вас может стать таким же тринадцатым. Паранойя асассина о том, что мы не даём вам исполнить предначертанное, не совсем верна. Мы не позволяем вам привнести в мир зло.
— Кажется, я понял. У вас просто тоже имеется бзик. Если Саня был уверен, что помнящему суждено изменить картину мира, то вы свято верите в то, что каждый помнящий потенциально опасен.
— Мы не верим, а знаем это. Любой уникальный человек опасен.
— Скажите, — ухмыльнулся я, — сейчас в мире живёт пятеро видящих. Сколько из них находится под вашим контролем?
— Один. Индийский. Вести полноценный контроль за американскими мы не имеем возможности.
— Конечно, — кивнул я. — В таком случае остаётся лишь один вопрос. Для чего вы мне это рассказываете?
— Мы хотим с помощью тебя налаживать контакт с помнящими. Организация хочет заменить контроль сотрудничеством.
— Ясно. Я подумаю, — кивнул я и встал, чтобы проводить Зульмиру до двери. Нужно было прекращать разговор. Я понимал, что готов согласиться на её предложение. Без причины. Даже если бы оно меня не устраивало. В голове крутились лишь доводы "за".
— "Она блестящий психолог и дипломат", — в очередной раз эхом в голове прозвучал голос Сани.
— Это не всё. За работу на пресекающих тебе будет положена зарплата.
— И кто же вас финансирует? — спросил я, понимая, что Зульмира так просто не отстанет. Нужно продержаться. Выставить женщину за дверь, не дав согласия. После обдумать всё в одиночестве, не ощущая её влияния.
— За организацией закреплены несколько крупных производственных предприятий.
— А во власти кто-нибудь знает о пресекающих? О помнящих и видящих?
— Единицы.
— Президент? — спросил я.
— Нет. Политики меньшего калибра.
— Ясно, — я кивнул.
Разговор утих. Не знал, что спросить. Очень хотелось согласиться на предложение видящей, но я сдерживался.