Не время для одиночек
Шрифт:
Или что-то ещё? Что-то, державшее нас на земле, даже когда надеяться было уже не на что, не во что и незачем стало верить? Честь — не зависит от того, что снаружи. Честь — внутри нас. Навсегда. Навечно. Смерть тут тоже ничего не способна изменить.
Я вспомнил легенду, рассказанную Яшкой. Танки шли, и всё кончалось, и очень хотелось верить, что там, в легенде — правда. Не потому, что я вдруг испугался смерти, совсем нет. Обидно было бы умереть совсем под гусеницами этих машин,
Пусть та легенда станет правдой. Мы все в душе верили, что она — правда.
И если она правда, если достичь того фантастического дворца могут после своей смерти лишь отважные — нам не о чем беспокоиться.
Не о чем."
Колька положил книгу на столик и вздохнул:
— Пошли есть…
9.
Разбудил Кольку шум внизу. Он едва не грохнулся с кровати, забарахтался и, сохранив-таки равновесие, услышал весёлый голос Славки:
— Заноси туда!.. Осторожней, черти, эта штука стоит больше, чем мы за всю жизнь заработаем!.. Куда к окну?! Чехол сюда!
— Славя-ан! — заорал кто-то. — Провод привезли!
— Сгружай и тяни сразу!.. Сто-ой! Куда?!
— Интересно, — признал Колька. Потёр лоб. — Ах, да! Конечно…
Натянув штаны, он спустился вниз. Около телефона слабо знакомый парень разговаривал с абсолютно незнакомой девушкой. По полу из открытой двери змеился армейский кабель. В распахнутые настежь окна было видно вездеход на дороге и кого-то из ребят — поднявшись на столб перед домом, он орудовал тестером и распевал во всё горло, не проявляя особых музыкальных данных:
— А я плыву, куда хочу, а я пою, я не молчу,
И шар земной не сам кружится, это я его верчу,
А я рыба без трусов, а я рыба без трусов,
А я рыба, а я рыба, а я рыба без трусов!!!
В зале было человек семь. Точней сказать оказалось просто невозможно — они постоянно перемещались, таскали мебель, бесцеремонно вгоняли в стену крепления для кабелей, волокли аппаратуру, кто-то орал весело:
— Раз-два-три-четыре-пять вышел зайчик погулять даю пробу даю пробу дали зайчику "сайгу" лисы из лесу бегут как слышите как меня слышитееееее?!
Кто-то, стоя на стремянке, пневматическим пистолетом вбивал гвозди в щит с гербом новой радиостанции: золотые на чёрном с белой окантовкой буквы "НАШ ДОМ", а между словами вместо дефиса золотистое окошко дома. У второго окна зала почему-то стоял РПД, обвитый лентами, как знаменитый Лаокоон — змеями.
В коридоре, посреди всего этого хаоса, стоял, уперев руки в бока и держа под мышкой берет, Муромцев. На лице его сияла улыбка творчества.
— Ясно, — сообщил в пространство Колька и, поздоровавшись со Славкой, заглянул на кухню.
Элли была там — она и ещё две девчонки в бешеном темпе готовили обед (было уже около полудня!) Элли сделала Кольке ручкой, но всем видом изобразила, что крайне занята.
— Жил тихо-мирно, так нет — на тебе… — проворчал парень и побрёл наверх — одеться, как следует. Только на это
— Вот, — заявил парень, — тебя искал.
— Слушаю, — Колька пристегнул к сапогу нож.
— Уди! — соплемастер выдернулся из руки пионера. — Пусть свалит!
— Иди, — кивнул Колька и, когда Тень вышел, поинтересовался у гостя: — Зачем я тебе?
Мальчишка бестрепетно вытер рукавом нос и сообщил "секретным" голосом:
— Сахно велел передать — всё будет, как ты сказал.
— Давай отсюда, — разрешил Колька и следом за ссыпавшимся вниз мальчишкой (он, впрочем, никуда не "свалил", а застрял на крыльце, очарованно наблюдая за царящей суматохой) спустился сам. Задержавшись около Славки, сказал: — Я уезжаю, буду, наверное, только ночью. Начнёте без меня работать?
— Какие разговоры, — кивнул Муромцев. — Только один ты никуда не поедешь, и не мечтай… — и, видя, что Колька приготовился спорить, добавил спокойно: — Иначе тебя привяжут к кровати, понял?
— Понял, — хмыкнул Колька.
Дача Сахно стояла далеко за городом, за Медео, в предгорьях Голодного. Эскорт из двух мотоциклов Колька оставил-таки у въезда на дачную тропку, куда свернул в одиночестве.
Своё обиталище Сахно, откровенно обалдевший от вольной волюшки после ликвидации его прежних хозяев, спешно возвёл аж в два этажа. На подъездной площадке стояли экипажи и две машины. За прибывшим Колькой наблюдали охранники-водители-кучера — но он прошёл мимо этой публики, как мимо пустого места. Те, кто собрался тут сейчас, были вымирающим видом — холуями денег. А эти… холуи холуёв — что может быть презренней? Никто ничего ему не сказал — юношу с жестокими и мечтательными глазами цвета фиалок все знали хорошо.
В большой горнице, куда прямиком прошёл Колька, сидели в мягких креслах одиннадцать человек. Всех их Колька знал по самым разным делам ещё с самого раннего детства — это были остатки преступного мира Семиречья, спасшиеся в последнее время тем, что спешно переквалифицировались за "околозаконные дела": спекуляция, эксплуатация малолетней рабсилы, какие-то ещё мутные затеи… После недавнего крушения монстров типа "Энергии" или "Плоды Азии" эти казались пескарями, пытающимися изобразить из себя акул.
Но от них ещё кое-что зависело… а главное — они о многом знали.
Кольку они знали тоже — не раз и не два сталкивались то тут, то там с неуступчивым мальчишкой, потом — юношей. Ему было дело до самых разных вещей, и никто не мог точно сказать, чем — и кем! — он заинтересуется в следующий момент. Теперь все присутствующие гадали, что нужно Стрелкову? И никто не воспринимал его тем, кем он, в сущности, был — пятнадцатилетним парнем.
Колька мягко перешагнул через порог и прошёл на середину зала, где и встал, широко расставив ноги в подкованных сапогах, начищенных до лунного сияния. Коротко зевнул и резко махнул рукой: