Не время для вечности
Шрифт:
Небо над моей головой было бело-голубое, вылинявшее, а в нем одинокая точка - ястреб, тоскливо огибающий круг.
Я шла и шла, чувствуя, что Река уже близко.
Сделав ей поклон, я прямо в одежде зашла в ее холодные, кристально чистые, изумрудные воды и погрузилась в них с головой.
Я чувствовала, как грязь и боль уходит, покидает меня... Слезы смыты. Я просто стояла и чувствовала, как река течет сквозь меня.
Я чувствовала, что очень устала, в глазах
– Любимый, ты жив! - Помню это странное мгновение: моя обритая голова не покрыта, а Джагай смотрит на меня.
На глаза упал черный занавес. Я почувствовала, что силы оставили меня. С криком он вбежал в реку, взял меня на руки и отнес в свой дом...'.
ЧАСТЬ 3 ПРОЯВЛЕННЫЙ СНИМОК
Ясон идет наверх
Он шел по узкой улочке между домами. У тибетцев не было принято держать большие участки или как-то отгораживаться друг от друга. Недостатка в земле не было, но дома стоящие на улочке, жались друг к другу, словно им было холодно поодиночке. Дом, следующий дом, еще дом.
Так Ясон вышел на главную площадь деревушки. Несколько лавок уже было открыто. Слева, к самому большому магазинчику, прижималось белое здание гестхауса. Там остановились Марго и Марк.
У Ясона не было желания встречаться с ними сейчас, поэтому он прошел мимо входной двери, за которой пряталась лестница, ведущая наверх.
Вскоре асфальтовая дорога превратилась в тропку, рассекающую зеленый покров. Справа стояла буддистская ступа с небольшим деревцем, упрямо проросшим сквозь камень. Предание гласило, что оно выросло из сердца святого, чье мертвое тело было помещено когда-то в ступу.
Впереди, на возвышении, стоял большой храм-пагода бардового цвета, красочно разукрашенный и с просторной бетонной площадкой перед входом. Ясон решил идти по петляющей тропке до конца, пока она не прервется. Он почувствовал, что поднимается вверх, когда идти стало тяжелее.
Справа вырос громадный термитник, и Ясон залюбовался удивительной архитектурой глиняного дворца со множеством маленьких отверстий.
Ему вспомнился недостроенный Храм Святого Семейства в Барселоне, который Гауди так и не смог завершить при жизни. Гении часто вдохновляются природными явлениями. В Барселону они ездили вместе с отцом, который хотел, чтобы сын почувствовал атмосферу этого свободного города, раскрепостился и расслабился.
Отец любил пить вино, покуривать травку (в Барселоне ее предлагали на каждом углу) и проводить время с молодыми девочками - открытый, идейный гедонист, он немного беспокоился, что его сын все чаще холоден и отстранен. Ему хотелось, чтобы у Ясона было гораздо больше женщин.
Вверх становилось идти все труднее, тропа стала совсем крутая, но Ясон, тяжело дыша, с удовольствием взбирался по извилистой глиняной линии прямо к небу, нежно прокрашенному голубой лазурью.
Тропа закончилась, врезавшись в асфальтовую дорогу наверху. Переводя дух, он обернулся и стал осматривать прекрасную долину.
С тибетского название деревни переводилось как 'Доброе место'. Это сообщила вчера Марго, когда они шли договариваться о жилье.
Вдалеке,
Если смотреть прямо, за тропку, по которой он взбирался наверх, то там вдали за долиной, в голубовато-серой дымке тонули низкие и темные очертания холмов. Вокруг царило ощущение одновременного присутствия всех четырех времен года.
'Ише, наверное, понравилось бы здесь'. Эта мысль удивила его. Он стал вспоминать первую встречу с ней, откровенные разговоры в тени городских деревьев и на утренней крыше...
Город, в котором он встретил ее, был сейчас так далеко, но воспоминания, похожие на сладкую, вываренную молочную карамель, волновали ум.
Мысленно он обращался к ней:
'Где ты сейчас, Иша? Я бы хотел сказать тебе, что отныне ты моя, а я твой. Я сбежал от тебя, словно последний дурак, мнящий себя героем. О, я слаб и не мог иначе. Неужели ты пришла в мою жизнь, чтобы прогнать этот морок идиотских видений, открыть окно и, впустив свежий воздух, развеять марево воспоминаний о том, чего не было? Я даже не знаю, обиделась ли ты на меня...'
Думая так, он шел по дороге, уходя от кедровых деревьев, разрозненно разбросанных по обочине. Справа возвышался еще более высокий холм, и он искал место, где можно было бы без лишних усилий забраться наверх.
И он увидел - прямо посередине почти отвесной поверхности, усыпанной светло-бурыми травяными кустиками, торчащими из полусухих комков земли, - небольшой выступ, словно пьедестал. Ясон начал карабкаться к нему, и это было на удивление легко. Взобравшись, он сел и огляделся.
Над головой бесшумно парил ястреб. В небесный купол были вклеены золотистые облака, похожие на диковинные украшения. Солнце слепило завороженные этой простой и чистой красотой глаза, заставляя щуриться.
Ясон поднял голову и посмотрел прямо в сияющее солнце: ему показалось, что в этот миг оплавленные по краям облака грациозно сдвинулись и ястреб начал чертить магический круг, снижаясь все ниже и ниже и ниже...
Вечером он записал в свою тетрадь об этом так:
'А потом вспышка, темнота и... Я снова стою в комнате, и рядом есть кто-то еще. Я чувствую это. С большим трудом я повернул голову и увидел постель.
На ней сидел, скрестив ноги, обритый юноша и читал книгу. Снова вспышка, темнота и...'
Из глаз Ясона неожиданно потекли слезы. Это были слезы восторга, слезы человека, который где-то в глубине сердца понял, что скоро найдет ответы на свои мучительные вопросы. Он еще не понимал этого до конца, но сердце знало и слезы текли, капая в теплую землю, а перед глазами долго стояло три черных точки, подаренных сияющим солнцем, словно многозначительное многоточие без слов.